Строговы

— Нет, мама, дядя здоров.

Матвей сел на лавку. Захар, Анна, Агафья окружили его и, не шевелясь, словно завороженные, выслушали весь рассказ.

— Езжай, езжай завтра в Волчьи Норы. Заяви старосте, — посоветовал Захар. — Негоже так душу христианскую без поминовения оставлять.

Агафья согласилась с мужем:

— Заяви, Матюша. Родня поди есть. Ищут, наверно, теперь, мучаются. — Она ласково взглянула на сына. — Да сами-то, Матюша, с оглядкой ходите. А то вот так же заплутаетесь, не приведи господь.

— Вот попомните меня: засудят Матюшу с дядей, — взволнованно заговорила Анна. — Скажут, что они убили. А на мой згад так: человека схоронить в тайге, крест поставить — и делов только.

— Чепуху мелешь! Правду всегда видно, — вспылил Захар.

На щеках его проступил румянец. Голубые глаза оживились, заблестели. Старик не любил, когда ему перечили.

— Ишь удумала что! Засудят… Ты не кличь беду-то, не кличь! — ворчал он.

— За правду не судят, Нюра. Правда — что масло: всегда наверху, — попыталась сгладить грубость старика Агафья.

Анна с досадой махнула рукой.

После ужина Захар зажег четыре свечи: три поставил в горнице перед божницей, четвертую воткнул в большой медный подсвечник. В одну руку он взял подсвечник, а другой стал махать, словно держал в ней кадило.

Захар не спеша ходил из прихожей в горницу, из горницы в прихожую и тянул густым голосом:

— Святый боже, святый крепкий, святый бессмертный, помилуй нас…

Скоро он так увлекся «панихидой», что стал размахивать и подсвечником.

— Свя-а-ты-ый бо-о-же, свя-а-ты-ый…

Во время «богослужения» Захара никто не считал нужным молиться. И теперь все занимались своим делом.

— Свя-а-тый бо-оже… — тянул Захар.

Матвей зевнул, встал из-за стола и прошел в горницу, где Анна взбивала перину на широкой двуспальной кровати.

— Хватит, Захарка, хватит, — остановила его Агафья. — Бог-то — он не глухой, с одного разу слышит. Дай-ка лучше Матюше с дороги выспаться.

— Ты не тронь меня, старуха, не тронь! Я за того молюсь, который в тайге погиб.

Все же вмешательство Агафьи возымело свое действие. Захар прошелся еще раз, перекрестился и, потушив свечи, вышел в прихожую, плотно закрыв за собою дверь.

Матвей, оставшись с Анной, подошел к ней, притянул к себе, обнял. Анна уткнулась лицом ему в грудь, всхлипнула.

— Ты о чем?

— Боязно, Матюша.

— Отчего боязно-то?

— И от этого вот, — она положила руку на большой живот, — и оттого, что в тайге не по-хорошему у вас.

Матвей усадил ее на постель.

— Не убивайся, Нюра, все будет по-хорошему. Насчет этого, — он кивнул головой на живот, — не ты первая, не ты последняя. А о тайге тоже зря печалишься. Лучше расскажи: как жила тут без меня?

Он погладил Анну по спине, обнял ее за плечи. Она привалилась к нему крепким, точно сбитым телом.

— Жила ничего, только с батей часто ругались.

— Чего вы с ним не поделили?

— Да ведь он, знаешь, какой? Раз я вымыла пол, а он несет на сапогах грязи пуд. Я говорю: «Вытер бы, батя, ноги». Как он поднялся, как разбушевался! «И ты, говорит, туда же, и тебе не угодил! Агафья с крыльца гонит, эта в избу не пущает. Может, мне еще час под дождем мокнуть, пока вы тут со всем управитесь?»

Матвей засмеялся.

— А дальше что было?

— Поехал он в Волчьи Норы, вернулся выпимши, веселый. Входит, вытаскивает из кармана матушке платок, а мне серьги: «Вот вам за то, что я пол топчу». А в другой раз схватились с ним еще пуще. Я говорю: «Надо бы, батя, на мельницу съездить. Муки в амбаре на три квашни». Как он закричит: «Не указывай! Сам знаю, как жить. А на мельницу не поеду. На меня другие намелют». Так и не поехал. Сами с мамой ездили. Потом еще корить нас начал за то, что мы дешево за помол заплатили, мельника будто обманули.

Анна вздохнула и заговорила просящим шепотом:

— Сам бы, Матюша, взялся за хозяйство. Насидимся мы так без хлеба. Да и стайки надо бы поправить, сена подвезти. А бате я больше ничего говорить не буду. Пусть хозяйствует как знает…

Анна вышла за Матвея против воли родителей. Они не хотели этого брака. Сватался за нее другой жених — Демьян Штычков.

Родителям Анны жалко было упустить такого жениха, как Демьян. После смерти отца он остался единственным наследником большого хозяйства. Штычковы исстари считались первыми хозяевами на селе. У них было много скота, пашни, всегда они держали годовых работников.

Но сам жених был с повинкой. Еще в детстве лошадь ударила Демьяна копытом в лицо и переломила нос. Стал он ломоносый и говорил с тех пор гнусавя. Не вышел наружностью Демьян, не чета был Матвею.

Да и в народе Матвея уважали больше. Слава о его смелости в охоте на медведей шла по всей округе. Был он к тому же искусный гармонист, и не одна девка вздыхала, глядя на рослого, статного парня.

Марфа, мать Анны, отговаривала дочь:

— Смотри, Нюрка, насидишься за Матвеем голодом. Хозяйство Строговых не ахти какое. Все богатство в пасеке, а на пасеку надежда плохая. Сегодня она есть — завтра ее не будет. Мор на пчелу и не таких, как Строговы, разорял.

Анна и сама понимала, что мать говорила правду.

Демьян жил богаче, хозяйство его было прочнее. Но Анну тянуло к Матвею. Про себя она думала: