Строговы

— В бельники? Далеконько ты сбегал… Сильно поди устал? — спросил он.

— Какой там устал! Еще б пробежал столько!

— А меня сегодня сова напугала, — задумчиво проговорил Матвей и улыбнулся.

— Как так? — Дед Фишка отбросил портянку и пересел с чурбака на землю.

— Под вечер иду берегом, — начал рассказывать Матвей, — слышу, кто-то в чаще щелкает. Думаю: уж не волк ли?

Дед Фишка слушал с любопытством. С его лица, заросшего мягкими седеющими волосами, не сходила улыбка: старик знал, что будет над чем посмеяться, — уж не так робок был молодой охотник.

— Я остановился, — продолжал Матвей, — смотрю в чащу…

Из глубины тайги донеслось эхо выстрела. Собаки вскочили с теплых, насиженных мест. Улыбки исчезли с лиц охотников. Они переглянулись с тревогой в глазах.

Матвей, приподнявшись, подставил ухо на ветер. Но выстрел не повторился. Собаки потоптались, зевнули, легли на прежнее место и свернулись в клубки.

Тайга шумела однотонно, скучно. Небо заволокло тучами. Крышу навеса долбил прямой, упругий дождь.

— Далеко где-то, — сказал Матвей.

— Надо отозваться, Матюша, — посоветовал дед Фишка. — Заблудился, видно, человек. А плутать сейчас в тайге — гиблое дело: не видно ни месяца, ни звезд.

Матвей сходил в избушку за ружьем и выпалил вверх из обоих стволов раз за разом.

Собаки с визгом бросились в лес, но в ту же минуту вернулись, виновато поджав хвосты.

Выстрел навел охотников на размышления. Ночью в тайге могли стрелять только в случае крайней нужды. Выстрелом кто-то взывал о помощи. Кто же? Кроме Матвея и деда Фишки, в юксинских кедрачах никто не бывал. Это знали охотники точно. Из года в год охотились они здесь одни.

— Теперь поджидай: вот-вот подойдет, — сказал дед Фишка, набивая самосадом трубку.

Ждали они долго, глядели в темь леса, изредка перебрасывались словами. Но собаки спали, не чуя приближения чужого человека.

Матвей поднялся.

— Надо в сушину поколотить, а то в такую-то темень и мимо можно пройти.

Он взял топор и обухом ударил в сухой кедр. Эхо подхватило гулкий стук и понесло по тайге, тревожа зверей и птиц.

Ждали еще часа два, но никто не приходил.

— Охотники новые объявились, — сказал Матвей.

— Нет, Матюша, наверняка кто-нибудь заблудился. Сам посуди: зачем охотники стрелять будут ночью? Да и кто сюда пойдет? Все знают, что тайга эта наша, — настаивал на своем дед Фишка.

Матвея клонило ко сну. Ночь была уже на второй половине.

— Иди, Матюша, спи, а придет кто — я тебя разбужу, — предложил старик.

Матвей докурил цигарку, окурок бросил в костер и ушел в избушку.

Дед Фишка долго сидел, курил трубку, прислушивался. Но потом и он запрокинул голову на чурбак и захрапел так громко, что собаки подняли морды и осмотрелись.

Ни ночью, ни утром на стан никто не пришел.

Охотники посоветовались и решили походить по тайге, поискать несчастного. Друг ли, недруг ли это был, но раз попал человек в беду, надо выручать. Испокон веков так было заведено у охотников.

До полудня ходили они по тайге, кричали и стреляли из ружей, но никто не отзывался.

Прежде чем повернуть к стану, в долинке присели на колоду покурить.

Не успели завернуть цигарки — на взгорке залаяли собаки. Дед Фишка вскочил, побежал мелкими, скорыми, шажками.

Собаки лаяли совсем не так, как лают на зверя, — не заливисто, а сердито, с рычаньем.

Когда Матвей взбежал на взгорок, дед Фишка стоял без шапки и, крестясь, бормотал:

— Господи Иисусе, пронеси и помилуй!

Перед ним лежал скрюченный бородатый человек. Он был мертв. По его изуродованному лицу ползал зеленый червяк-землемер. Возле мертвеца валялись капсюльное ружье и длинный еловый сучок.

Дед Фишка обернулся, посмотрел на Матвея, как бы спрашивая, за какую провинность бог послал им такое наказание.

Несколько минут они молча глядели друг на друга.

— Надо в карманах пошарить, — решил наконец Матвей. — Может быть, бумаги какие есть. Обличье незнакомое.

Дед Фишка нерешительно, с опаской опустился на колени и несмело стал ощупывать карманы. Ни в карманах, ни в кожаной сумке бумаг никаких не оказалось. Из-за пазухи дед Фишка вытащил холщовую тряпку, завязанную узелком.

— Соль, кажись, — проговорил он, ощупывая узелок пальцами и подавая его Матвею.

По всей видимости, человек покончил с собою последним зарядом. Рожки из-под дроби, пороха и пистонов пустовали. Мешок из-под харчей тоже был пуст.

— Ну, Матюша, что будем делать? — спросил дед Фишка, покосившись на мертвеца.

— Дядя, это не соль, — держа на ладони развязанный узелок, сказал молодой охотник.

Дед Фишка взглянул на руку Матвея. На широкой ладони племянника в тряпке лежала щепотка крупного серого песка и четыре золотинки, каждая с таракана величиной.

— Это, Матюша, золото. Ей-богу, золото! Ну-ка, дай! — Старик взял кусочек золота, положил в рот и притиснул зубами.

— Золото! Неужто здесь нашел? — прошептал Матвей и огляделся вокруг, словно боясь, что кто-нибудь подсмотрит за ними.

Но размышлять о золоте было не время. Мертвец лежал у ног охотников, и с ним надо было что-то делать.