Стременчик

– Да, они спрятались здесь и не только я их под свой плащ, но церковь возьмёт в опеку и даст им пристанище, потому что это её привилегия. Виновны они или нет, вы не имеете права их судить.

Толпа начала заступаться за своего предводителя, зарычала, а те, что стояли дальше, неизвестно почему, этот крик повторили.

Епископ говорил, не слушая их.

Тогда по его кивку выступил Грегор из Санока. Тот доверчивым тоном обратился к Хочу:

– Вы слышали слово нашего духовного отца, вам должно бы его хватить, чтобы опомниться; я пришёл к вам от короля, от королевы, повелевая вам немедленно разойтись. Правосудие последует, но вам самим в гневе дать его свершить было бы грехом, король этого не допустит. Вы хотите, чтобы своё царствование он начал с того, чтобы защищался от тех, кто присягал ему в верности? По домам! Расходитесь… Наш пастырь, королевский совет возьмут это в свои руки и найдут решение. Идите спокойно…

Какое-то время царило молчание, но вдалеке повторились крики. Затем Грегор из Санока повернулся к Хочу.

– Помните, Предбор, что вы за всё будете отвечать, за эти боль и позор, какие причинили королю, за то, что случится… вы этот люд возмутили.

– Не я, а несправедливость, а ущерб! – прервал Хоч.

– Вы, – повторил Грегор, – вы, потому что вместо того, чтобы прийти вдесятером с поклоном к трону просить аудиенции, вы собрали толпу и хотите добиться её силой. А что будет, когда на силу пойдёт сила?

Хоч переступал с ноги на ногу, епископ, пользуясь минутой молчания, серьёзно произнёс:

– Идите спокойно по домам! Моим капелланским словом от имени короля я вам гарантирую, что мы рассмотрим ваш вопрос, согласно праву Божьему и человеческому.

– По домам! – повторил Грегор из Санока.

Хоч стоял ещё, когда опьянённая толпа медленно начала расступаться, шептаться между собой и отступать.

На замковых валах как раз начали показываться вооружённые люди, лучники и арбалетчики, так что можно было подумать, что дойдёт до стычки, если бы упрямо стояли на своём.

Хоч начал говорить, но понизив голос, объяснялся, заикался.

Епископ повторял одно:

– Расходитесь…

И наконец поколебленная и отрезвлённая толпа невзначай начала расплываться. Когда раз почувствовали это обратное движение, никто не хотел быть последним, боялись остаться, чтобы не оказаться в руках замковой стражи и не попасть к Доротке.

Сперва расходящиеся группы шагали медленно, потом всё живей, – скрывались, где кто мог, входили, исчезали, так что Хоч, оглядевшись, увидел, что был почти один с маленькой кучкой.

Поэтому, угрожая и бормоча, и он в конце концов отступил к городу. Опасность была предотвращена, но решительно не отстронена.

Едва люд под замком поредел и епископ Збышек поспешил донести испуганной королеве и объяснить, что случилось, когда Грегор из Санока велел отворить ему калитку, и смело один вышел в город.

Нужно было ковать железо, пока горячо. Он окликнул уходящего Хоча, который остановился.

– Хочешь ли быть целым? – сказал он. – Имей разум и то, что испортил, старайся исправить.

В Предборе всё закипело. Он был смутьяном, но всё-таки выступил в хорошем деле.

– И вы, что из бедного ученика вышли в люди, – воскликнул он, – над бедными жалости не имеете. Бог мне свидетель, я хотел только справедливости.

– Но плохо её требовал, – ответил Грегор. – Кулаком не годится ничего требовать. Где он выступает, там разум и правда умолкают.

Он ударил его по плечу.

– Прикажи своим, чтобы новых волнений не вызывали, – прибавил он, – остальное уладится, раз епископ взял дела в свои руки.

Этого не достаточно. Грегор вместе с Хочем пошёл в город, чтобы проследить за успокоением толпы.

Он нескоро вернулся в замок, но когда вечером появился измученный, мог заверить епископа и королеву, что волнений не повторится. Хоч успокоился.

Позвали магистра к королю, который очень взволнованный, наполовину в доспехах бегал по своей комнате, спрашивая молодёжь, которая его окружала. Увидев своего магистра, он подскочил к нему. Глаза его горели.

Хотя перед ним был верный краковский народ, молодой пан был раздражён одной вероятностью какого-то волнения.

Готов был рваться и идти биться, не глядя с кем. Он горячо начал расспрашивать Грегора, что это было, какая несправедливость могла довести народ до такого отчаяния.

Для успокоения Владислава Грегор не нашёл лучшего средства, как всё дело обратить в шутку.

– Милостивый пане, – сказал он, – для черни это вопрос денег. Это дело пойдёт к судьям и будет разрешено. Разве было бы по-рыцарски выступать против такой толпы! Половина этих людей не знала, зачем туда тиснулась.

– А! Эти крики, – воскликнул Владислав, – так меня разволновали… Было в них что-то, взывающее к бою. Когда же я дождусь того, что смогу сесть на коня и выйти в поле!

– Слишком рано! – ответил Грегор из Санока грустно.

Так окончилось ничем это волнение, которое только доказало королеве, епископу и Грегору, что молодого пана долго на Вавеле в безопасности не смогут удержать. Его так кормили рыцарскими хрониками и рассказами, что теперь преждевременно разгоревшийся пыл нужно было гасить и смягчать.