Читаем Стременчик полностью

Жизнь начиналась как обычно, открывались костёлы, в них шли благочестивые, деды вставали перед ними; ставни ларьков медленно опускали; продавцы выставляли на продажу хлеб и мясо; в Сукенницах начиналось повседневная суета; ничто не объявляло малейшей расположенности к волнению.

Даже улицы казались более пустынными, чем обычно.

Около того времени, когда в костёлах начинается заутреня, из закоулков, улочек и углов начинала постепенно стягиваться чернь, которой на рынке обычно не видели; люди в порванной одежде, с дикими лицами, словно чужие здесь и не знающие, куда идти. Они шли неуверенно, оглядываясь, чтобы ими управляли, сосредотачивались, рассеивались, шептались между собой, строились под стенами. Незначительная их численность постоянно росла, умножалась, и молчание перешло в глухой шум.

Прежде чем в костёле Девы Марии закончилась заутреня, рынок уже был переполнен. Некоторые из этих людей имели на плечах палки. В открытых кабаках толпа была немеренная.

Город одинаково на боковых улицах, как на рынке, приобрёл какую-то необычную физиогномику. О разгоне толпы уже не могло быть и речи, она состояла из тысяч и пополнялась новыми элементами.

Большое число любопытной челяди присоединилась к ней.

Затем появился Хоч, точно из-под земли вырос, которому поткатили, неизвестно откуда, огромную бочку, на которую он встал, чтобы возвышаться над толпой.

Из шума и гула голосов, какие царили на рынке, вдруг наступила великая тишина, и Хоч возвысил голос.

У него уже был хороший опыт в тоне и способе, каким нужно было говорить народу. Красноречие здесь необязательно и логика не нужна, но надо кричать и оратор должен делать акцент на обиды, угнетение и ущемления. Хочу легко это давалось, потому что действительно справедливость была на его стороне.

– Ходили мы в Ратушу, кланялись и представлялись напрасно, нас прогнали прочь. Не хотят слушать, делают своё, а бедный народ до бедности доводят. Мы все должны погибнуть все из-за нескольких плохих? Лучше, чтобы они погибли. Нашим по́том обогатились, кровь из нас высасывают.

Говорил он так, всё горячей, а народ всё живей поддакивал ему окриками. В этих сдавленных громадах произошло движение. Начали кричать:

– На Серафина! На Грациара! На Винка! На Бальцеров! На ветку их! Разрушать дома…

И, как бы по данному знаку, это сборище, разделившись на группы, ринулось к Ратуше, разлилось по улицам.

Сам Хоч вёл одну группу, вооружённую палками. В Ратуше уже никого не было: ни советников, ни заседателей. Комнаты были закрыты железными дверями.

Тут же один отряд с Хочем бросился на дом жупника Серафина, которого уже там не нашёл. Выломали ворота, поломали мебель, другие также стремились к домам обвинённых советников.

К счастью, все они, хоть поздно, ища спасения, смогли сбежать в замок. Их так преследовали, что чуть не настигли, когда за ними закрылись ворота.

Хоч на этом не остановился и, осмелевший, со всей тысячной толпой, осатанелой, гневной, качающейся как морская волна, появился под замковыми стенами, требуя выдать виновных.

Это произошло так неожиданно, что королева, король, двор были перепуганы нападением, и молодой Владислав бросился уже собирать к обороне щуплую горсть рыцарства, которая находилась на Вавеле.

К счастью, только что окончивший утреннюю службу в костёле епископ Збышек находился ещё в замке. В помощь ему прибежал Грегор из Санока.

Осада замка этими толпами людей была событием таким неслыханным и принявшим такие великие размеры, что, не давая пожару распространиться, должны были его немедленно предотвращать.

Хоч с главными предводителями штурмовал ворота, требуя уже не наказания виновникам, не правосудия, но прямо выдачи тех людей, которых гмин осудил на смерть. Допустить раз такое наказание и беззаконную месть значило бы отворить ворота постоянному беспокойству.

Спустя минуту, когда Хоч стоял у ворот и кричал, над ним появился в своём епископском облачении, в комже и епитрахили, серьёзный, холодный и суровый, ничуть не испугавшийся, епископ Збышек.

Знали его как мужа, который никому уступок не делал…

Хоч под впечатлением его величия невольным движением снял с головы шапку. Прежде чем он заговорил, Збышек тем голосом, которым привык громить короля, начал его отчитывать и требовал оставаться спокойным и отвести толпы прочь.

Только спустя какое-то время к нему немного вернулась его смелость, но этой короткой минуты, в продолжение которой он стоял молча, с непокрытой головой, хватило, чтобы у окружающей толпы отняла её спесь и остудила её.

Епископ тут же заговорил, сначала порицая этот способ требовать правосудия, потом несколько мягче стал обещать, что дело рассмотрится и разрешится так, чтобы ущерб и убытки были вознаграждены, вина наказана. Однако он требовал, чтобы сборище немедленно разошлось.

Хоч имел время вернуться к первому своему нахальству, и вместо того чтобы покорится, требовал выдачи жупника и советников, которые спрятались в замке.

Перейти на страницу:

Все книги серии История Польши

Древнее сказание
Древнее сказание

Каждое произведение Крашевского, прекрасного рассказчика, колоритного бытописателя и исторического романиста представляет живую, высокоправдивую характеристику, живописную летопись той поры, из которой оно было взято. Как самый внимательный, неусыпный наблюдатель, необыкновенно добросовестный при этом, Крашевский следил за жизнью решительно всех слоев общества, за его насущными потребностями, за идеями, волнующими его в данный момент, за направлением, в нем преобладающим.Чудные, роскошные картины природы, полные истинной поэзии, хватающие за сердце сцены с бездной трагизма придают романам и повестям Крашевского еще больше прелести и увлекательности.Крашевский положил начало польскому роману и таким образом бесспорно является его воссоздателем. В области романа он решительно не имел себе соперников в польской литературе.Крашевский писал просто, необыкновенно доступно, и это, независимо от его выдающегося таланта, приобрело ему огромный круг читателей и польских, и иностранных.

Юзеф Игнаций Крашевский

Проза / Классическая проза
Старое предание. Роман из жизни IX века
Старое предание. Роман из жизни IX века

Предлагаемый вашему вниманию роман «Старое предание (Роман из жизни IX века)», был написан классиком польской литературы Юзефом Игнацием Крашевским в 1876 году.В романе описываются события из жизни польских славян в IX веке. Канвой сюжета для «Старого предания» послужила легенда о Пясте и Попеле, гласящая о том, как, как жестокий князь Попель, притеснявший своих подданных, был съеден мышами и как поляне вместо него избрали на вече своим князем бедного колёсника Пяста.Крашевский был не только писателем, но и историком, поэтому в романе подробнейшим образом описаны жизнь полян, их обычаи, нравы, домашняя утварь и костюмы. В романе есть увлекательная любовная линия, очень оживляющая сюжет:Герою романа, молодому и богатому кмету Доману с первого взгляда запала в душу красавица Дива. Но она отказалась выйти за него замуж, т.к. с детства знала, что её предназначение — быть жрицей в храме богини Нии на острове Ледница. Доман не принял её отказа и на Ивана Купала похитил Диву. Дива, защищаясь, ранила Домана и скрылась на Леднице.Но судьба всё равно свела их….По сюжету этого романа польский режиссёр Ежи Гофман поставил фильм «Когда солнце было богом».

Елизавета Моисеевна Рифтина , Иван Константинович Горский , Кинга Эмильевна Сенкевич , Юзеф Игнаций Крашевский

Проза / Классическая проза
С престола в монастырь (Любони)
С престола в монастырь (Любони)

Каждое произведение Крашевского, прекрасного рассказчика, колоритного бытописателя и исторического романиста представляет живую, высокоправдивую характеристику, живописную летопись той поры, из которой оно было взято. Как самый внимательный, неусыпный наблюдатель, необыкновенно добросовестный при этом, Крашевский следил за жизнью решительно всех слоев общества, за его насущными потребностями, за идеями, волнующими его в данный момент, за направлением, в нем преобладающим.Чудные, роскошные картины природы, полные истинной поэзии, хватающие за сердце сцены с бездной трагизма придают романам и повестям Крашевского еще больше прелести и увлекательности.Крашевский положил начало польскому роману и таким образом бесспорно является его воссоздателем. В области романа он решительно не имел себе соперников в польской литературе.Крашевский писал просто, необыкновенно доступно, и это, независимо от его выдающегося таланта, приобрело ему огромный круг читателей и польских, и иностранных.

Юзеф Игнаций Крашевский , Юзеф Игнацы Крашевский

Проза / Историческая проза

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза