Стременчик

Звёзды, что в этот день в Польше объявляют праздничный ужин со старохристианской традицией преломления освящённого хлеба, тут светили возвращающимся с боя, изголодавшимся, раненым, уставшим, но разгорячённым победой.

Подканцлер и все те, что вчера требовали возвращения, в этот день творили чудеса, армия, за исключением наёмных папских солдат и иноземцев, не привыкших к холоду, окостеневших, билась геройски. Король возвращался, раненный в руку, поражённый множеством стрел, из которых только одна пробила его доспехи и кольчугу.

Эта незначительная рана, льющая из неё кровь радовали юношу. Он глядел на неё с гордостью, показывал её счастливый. Была это кровь, пролитая за веру.

Теперь он ехал с поднятым шлемом, смеясь и оживлённо разговаривая с Торновскими, так же, как когда-то в галереях Краковского замка они проказничали и дразнили друг друга.

Над их головами развевались продырявленные стрелами хоругви св. Вацлава, Георгия и королевская. Старые рыцари ехали серьёзные и задумчивые. У них было слово короля, что это была последняя битва… Дальше продвигаться было нельзя. Однако предвидели, что опьянение этим боем осложнит возвращение.

Подканцлер совещался со своими. Словно исполняя вчерашний приказ короля, решили готовиться сворачивать лагерь.

Владислав с радостным лицом поздоровался с Грегором, показывая ему свою рану, помятые доспехи и целый ворох стрел, который вёз оруженосец, вынув их из королевского снаряжения.

– Слава Богу, день у нас был добрый и счастливый! – воскликнул король, входя с Грегором в палатку.

– Милостивый пане, – сказал смело магистр, – Бог благословил ваше благочестивое оружие, но также это последний день боя. У нас в плену зять Амурата, пал Беглербей, Румелли, турков пало достаточно, обратили в пыль множество крепостей и замков, набрали столько знамён, что ими своды костёла в Буде можно будет завешать. Пора возвращаться!

Владислав грустно отвернулся. Цезарини, который уже, может, был научен опытом этого дня, молчал.

Вскоре подоспели венгерские вожди и польское начальство.

Все согласно настаивали, чтобы дальше этого ущелья Ислади не продвигаться. Больных людей, раненых коней было не счесть, часть повозок дальше уже не могла идти. Провизия была исчерпана. Возможно, с помощью Цезарини король хотел бы сломить препятствия и хотя бы с небольшой горсткой продвигаться вперёд, не мог идти против мнения всех. Поэтому на следующий день, в самое Рождество, после праздничных богослужений, устроенных в шатрах, в которые ломились рыцари, стали готовиться в дорогу.

Большое количество повозок, упряжи, доспехов, военного снаряжения должны были отдать в жертву огню, дабы не достались врагу. Раненых коней приказали добивать. Сложили гигантские костры, подожгли, и рыцарство окружило их, весело возле них согреваясь.

От той новости, что дали приказы сворачивать лагерь и возвращаться, во все сердца вступила храбрость.

Вчерашние воины, турки, засевшие в горах, взирали из-за них на эти приготовления, не понимая, что означали.

Король весь этот день отдыхал. Рану перевязали и залили бальзамом, который был с собой у Цезарини. Остатки запасов еды оставили в палатках для рыцарства, но эта трапеза на поле боя была поистине рыцарской и монашеской, и едва могла утолить донимающий голод.

На второй день праздника полки пришли в движение, не без осторожности выходя из ущелей, потому что можно было предвидеть, что турки будут выбегать из засад и проверять, устал ли неприятель, который отступал, не потерял ли мужества и силу.

Сразу на другой день неверные, собравшись в кучу, с громким криком бросилось на таборы и хвост колонны, полагая, что без труда справятся с уходящими уставшими воинами.

Сожжение телег, убийство лошадей, последняя кровавая битва позволяли догадываться, что войско чувствовало себя слабым. Едва король услышал дикий визг и знакомый шелест стрел, уже ничто его удержать не могло. Он, его молодёжь, польское командование, также другие полки повернулись к врагу с такой готовностью к бою и пылом, что турки смешались, увидев их, и начали отступать.

Владислав с юношеской смелостью пустился в погоню за ними и со своими пятьюстами поляками, составляющих его личную стражу, вбился клином в середину этого сброда.

Можно было опасаться, что его окружат, но эту хоругвь и этого победоносного отряда так боялись, что турки стали тесниться в ущелья и овраги и вскоре разбежались.

Подканцлер едва мог сдержать короля, схватив за уздечку его лошадь, а то дальше могла быть засада.

Так окончился этот первый победный поход, который имя Владислава разнёс широко по свету.

Турки, если были не полностью повержены, то напуганы.

Они потеряли множество людей, а потери их были бесконечно больше, чем потери христианского войска, потому что были хуже вооружены и воевали беспорядочно, не щадя себя, командиры их также не щадили.