Страстотерпцы

   — А хочешь, батюшка, с самим царём помолиться? — спросил Егор.

   — Как так?

   — Просто.

И повели братья отца своего в Успенский собор. Стоять пришлось чуть ли не у самого входа, но великого государя Малах видел. Со спины. Ухо видел, бороду, щёку... На том счастье и кончилось. Трое дюжих молодцов выперли старика из храма, а на паперти надавали по шее.

   — Караул! — тихохонько, без голоса, прокричал Малах.

   — Не ори, дурак, — сказали ему. — В царскую церковь припёрся, а невежа невежей. Государь крестится по-учёному, а ты, дурак, персты складываешь, как мятежник.

Выскочили из церкви Егор с Федотом, подхватили отца под руки, увели за кремлёвскую белую стену, подальше от глазастых царских людей.

Так-то с царями молиться.

6

Дьякон Успенского собора Фёдор пришёл к Аввакуму домой, рассказал, как за двоеперстие человека поколотили не токмо у всей Москвы на виду, но перед самой Богородицей.

Бешеный Филипп взвился на цепи, хватил Аввакума за ляжку зубами.

   — Не постоишь за веру нынче, завтра простись с Царствием Небесным. Одного я бы нынче сам загрыз, да завтра на всех зубов моих не хватит.

   — Нужно собор собирать, — решил Аввакум. — Только где?

   — Чтоб ни одна собака не унюхала, — предложил Фёдор, — сойтись надобно в Чудовом. Архимандрита Павла не сегодня-завтра в крутицкие митрополиты возведут, ему не до монастыря.

   — Так поторопимся! — сказал Аввакум, крестясь.

Коли Аввакум торопится, так все спешат.

Малаху боярыня Анна Ильинична приказала скакать к дому Федосьи Прокопьевны, делать то, что велено будет.

Малах был за кучера, пригнал к дому боярыни Морозовой крытый возок.

   — Госпожа молится, — доложил Малаху дворовый человек боярыни. — Ступай и ты в церковь.

Глядя на храмовую икону, Малах размахнулся, чтоб крестом себя осенить, да вспомнил урок. Поглядел на руку. Приложил к двум перстам третий и только вознёс длань для печати Христовой — шмякнули по руке.

   — Кому молишься? Богу или Никону? — Перед Малахом стоял сердитый поп. — Давно ли научился щепотью в лоб себе тыкать?

   — Третьего дня.

   — Третьего дня? — изумился поп.

   — Меня третьего дня за старое моление побили... В Успенском соборе. Ты же бьёшь за новое моление...

Поп призадумался.

   — Прости меня, грешного. Я человек в Москве нынче новый, из Сибири приехал... Ишь, время-то какое! Бьют за то, что Богу молимся... Как зовут тебя, старче?

   — Малахом.

   — А меня Иов. Помолимся друг о друге.

Когда утреня закончилась, оказалось, что Малаху надлежало отвезти к Чудову монастырю этого самого попа Иова.

Путь недалёкий. Прощаясь, Малах спросил-таки попа:

   — Как же персты-то складывать?

   — А как они у тебя складываются?

   — Один к другому, по-старому. Матушка в детстве этак научила.

   — Вот и не валяй дурака! — сказал Иов, благословляя.

7

В просторной келье, где монахи хранили мёд, собрались люди не больно знатные, но сильно озабоченные: архимандрит Покровского монастыря, что за рекой Яузой, старец Симеон Потёмкин, протопоп Даниил, игумен тихвинского Беседного монастыря Досифей, дьякон Благовещенского собора Фёдор, бывший священник Афанасий, а ныне инок Авраамий, Исайя — человек боярина Петра Михайловича Салтыкова, священники Феодосий да Исидор от церкви Косьмы и Дамиана, странник инок Корнилий и вернувшийся из сибирской ссылки поп Иов.

Симеон Потёмкин воздал хвалу Господу и открыл собор вопросом:

   — Ответьте, братия! Перекрещивать ли отшатнувшихся от никонианства и переходящих в старую, в истинную веру? Свято ли крещение, полученное от никониан?

   — Католиков и тех не перекрещивают, — сказал Фёдор.

   — Вот и плодим бесов! — подал голос инок Корнилий. — Всякая неправда — сатана. Избавление же от сатаны — истина. Окуни человека в ложь, в чёрную воду, будет ли он белым?

   — Чего попусту прю разводить?! — сказал Аввакум, кладя руку на плечо Фёдора, подпирая слово согласием знатного книжника. — Нужно всем народом идти к царю. Поклониться и спросить: «Царь-государь, неужто складная брехня греков да жидов тебе дороже Божией правды? Русские, может, и впрямь дурак на дураке, да они твои, а грек, — он как блоха, вопьётся в кровь да скок-скок под султана. И не сыщешь!»

Поднялся Досифей. Лицом серый — постник, в глазах огонь, голос же ровный, тихий:

   — Нужно, сложась мыслью, определить, кто есть Никон. Антихрист или только предтеча антихриста?

Примолкли. Одно дело — лаять в сердцах, и совсем другое — возложить печать на человека.

Симеон Потёмкин, совсем уже белый, глазами медленный, на слово скупой, сказал просторно:

   — Сатана был скован тысячу лет по Воскресению Христа. Тысяча лет минула — отпал Запад. Явилась латинская ересь. Через шестьсот лет Западная Русь приняла унию. Через шестьдесят — отпала Москва. Ещё шесть лет минет, и быть последнему отступлению.