Страсть и надежда

— Кто растеряется? Кого завалят? Антона Астахова? Да он сам, кого хочешь, вопросами завалит.

— Ну, допустим, с его лживой подготовкой все в порядке. А вот… Я не уверена, можем ли мы полагаться на него, как на человека.

— Вот это вопрос. Я сама его побаиваюсь. Но с другой стороны, знаешь, я подумала: может, я была немного несправедлива к нему.

— Когда? — зло спросила Кармелита, вспомнив Антоновы приставания в машине и возле гостиницы.

— Ну когда он мою выставку делал и картины покупал… Он так старался, а я его здорово припечатала.

— Знаешь, подруга, мне трудно говорить. По отношению ко мне Антон — свинтус редкий. А с тобой — Бог знает. Ты сама в себе разберись.

— Вот я и разбираюсь. Мне ведь тоже с ним трудно. То он хороший, кажется, лучше не бывает. А потом — увидишь эти насмешливые глаза… И все… И…

— Ну вот… — разочарованно сказала Кармелита.

— Но ведь они были когда-то друзьями. Пока не рассорились. Из-за тебя, между прочим, — в голосе Светы почувствовалась легкая ревность. — Неужели он не захочет старого друга выручать. Которого сам же подставил. И не раз.

— Если бы хотел, давно бы уже помог. А он что-то не очень торопится помогать.

— Знаешь что. И все-таки мы должны дать ему этот шанс. Опять же, Антон — сын Астахова. А его в этом городе все уважают. И к словам его сына должны прислушаться.

Кармелита промолчала. Последний довод показался ей совсем уж неубедительным.

— Не грусти, подруга. Давай попробуем. По крайней мере, другого выхода у нас все равно нет. Ведь правда?

— Правда… — грустно сказала Кармелита. Тут Света права, на все сто права.

На безрыбье и Антон свидетель.

* * *

— Что? — переспросила Рубина. — Что ты сказал?

— Красавица ты моя! — засмеялся Палыч, весьма довольный собой. — Неужто на ухо туговата стала? Я говорю, — начал говорить он нарочито громким голосом. — Говорю, что заявлю на суде, мол, стрелял в Миро.

— Ты с ума сошел!

— А чего? Может, у меня судьба такая. Как говорят в этих книжках — планида: быть цыганоубийцей. Вот твоего брата ты с моей совести сняла?

Сняла. Так я на нее теперь Миро повешу. Совесть моя привыкла мучаться.

Но Рубине совершенно не понравился его шутливый, ернический тон.

— Перестань, Паша. Взрослый мужик, можно сказать, старый. А такое говоришь… Как говорила мать моя, Ляля-Болтушка, до кучи не держится.

— Держится, Рубинушка, все держится. И в кучку собирается. Суди сама.

Сама говоришь, жизнь уже почти закончилась. Начинать нам с тобой что-нибудь рано. Так, может, хоть молодежь выручу. Мне любой срок не страшен. Что тут в котельной книжки читать, что там, на зоне. Старика, чай, уважат.

— Пашенька, не надо этого делать.

— Надо, Рубина, надо. И потом — я уже решил!

— Да что ж ты решил? Что решил? — Рубина начала нервничать.

И от этого стала удивительно похожа на себя ту, совсем еще молодую — глаза заискрились, щеки разрумянились.

Палыч невольно ею залюбовался.

— Дурень ты этакий! Ты же своим признанием только ухудшишь его положение. Того гляди — и срок увеличишь.

— Как это? — тут уж Палыч заволновался. — Наоборот. Его должны будут сразу же отпустить.

— Нет, Пашенька. Ошибаешься. Я вот в тюрьме посидела. Всякого наслушалась. И ты послушай. Вот смотри, Максима поймали на месте преступления, есть свидетели. Правильно?

— Ну!..

— А тут еще ты добавляешься, герой этакий. Говоришь: "Я стрелял!". А все знают, что ты лучший Максимов друг. И получается, уже не один преступника двое. Целая преступная группировка. А за это судят еще хуже.

Строже. И Максима не выручишь, и сам сядешь. Да еще и срок увеличишь.

— Ты это точно знаешь?

— Точно.

Палыч озадаченно почесал затылок:

— Вот катавасия какая, никак не выкрутишься. Тогда я просто пойду в суд и скажу, что Максим — хороший человек.

— Эх, Пашенька, это ты — хороший человек! Только никому этого говорить не нужно. И так все знают.

Глава 33

Сон подействовал на Леонида Вячеславовича весьма благотворно. Усталость и напряжение рабочего дня ушли. А солнце еще не село, и вообще все в жизни замечательно. Вариантов развития событий множество. И все они для Форса достаточно благоприятные. Надо будет только успеть, не упустить свою выгоду.

А ведь подумать только, до этого дурацкого выстрела Фортуна от него напрочь отвернулась. И Баро, и Астахов были готовы списать Форса, как старую помойную тряпку. А тут — суд. И снова он всем нужен.

Да еще и подфартило сегодня. По окончании судебного заседания Форс стал свидетелем фактически драки между гражданкой Виноградовой и гражданкой Зарецкой. Разняли этих молодых особ родители, соответственно, отец — Баро и мать — Земфира. И потащили своих нашкодивших деток куда-то в сторону. Форс нутром чувствовал, что именно в таких ситуациях, на взводе, на нерве проговаривают самые страшные секреты. Оставалось только выбрать, за кем пойти. Решил все же, что вес Зарецкого побольше — за ним и нужно следовать.

Баро увел дочку в сторону закоулка, в тупик за зданием суда.

Отлично! Форс хорошо знал это место. В тот закоулок раньше выходил служебный подъезд. Но потом дверь заколотили. И если встать за ней, то будет слышно все, о чем говорят.