Страсть и надежда

Ведь это именно он, Форс, посоветовал Астаховым купить сразу три простеньких, но очень хороших, надежных аппарата с набором соединительных шнуров. Всегда держать наготове свежий набор батареек и несколько пустых кассет, И при первой же опасности подключать диктофон к телефону. Видно, эта сучка где-то нашла один из этих аппаратов и подцепила его, старого идиота…

Но нельзя, никак нельзя позволить ей торжествовать. Форс заговорил самым тяжелым и страшным голосом.

— Слушай, девочка! Я играл с тобой подругам правилам. По детским. Ты предлагаешь мне сыграть по-взрослому, по-мужски? Объявляешь мне войну? Что же, я согласен. Только смотри, чтоб потом не плакала. Кровавыми слезами…

Олесю прошиб ледяной пот. Но она была готова к этому.

— Леонид Вячеславович, вы, наверно, неправильно меня поняли. Я не собираюсь воевать с вами. Совершенно не хочу этого. Я уважаю вас, я благодарна за то, что вы для меня сделали…

— Ну это другое дело, — чуть успокоился Форс.

— Просто знайте, что я не рабыня и не безмозглое существо. Мы с вами союзники, но я не буду делать ничего такого, что могло бы повредить Николаю Андреевичу.

"Красиво щебечет, — подумал Форс. — А ведь это все на кассету накручивается".

— Ну что ты. Олеся. Я тоже друг и союзник господина Астахова, и я никогда не попрошу тебя сделать ничего такого, что может ему повредить.

Будем друзьями.

— Вот и отлично. До свидания, всего хорошего!

— Пока, Олеся.

Нажав телефонный "отбой", Олеся закрыла глаза, откинулась в кресле, расслабилась. Торжествовать рано. Она еще не совсем свободна. Но все же уже и не рабыня.

И Форс подвел свои итоги беседы. Как начался день, так и продолжается.

Все так сяк, наперекосяк… Может, и не так уж страшно, что эта девочка показала зубы. Самое главное — она дала ему своевременный урок. Не расслабляйся, а то… И хорошо, что урок этот — от беспомощной мышки, а не от зверя пострашнее.

Ничего, старина Форс, все нормально. Только надо быть тоньше, аккуратней, умнее. А что делать. Твои пешки не стоят на месте, а незаметно двигаются к восьмой линии. И одна из них, похоже, со временем может вырасти и до королевы.

* * *

В больнице встретили цыган с обычным врачебным снобизмом: "Ой, как все запущено!", "Да что ж вы раньше не приехали?".

И никаких рассказов о том, что шувани Рубина первую помощь оказала, рану заговорила, кровь остановила, слушать не хотели.

Миро срочно увезли на операцию.

Бейбут отправил всех обратно домой.

А сам остался в больнице ждать конца операции.

Чем хороши многие больницы советского образца — построены они щедро до бестолковости. Широкие коридоры, какие-то боковые ответвления и коридорчики.

Бейбут легко нашел укромный уголок, положил на стул образок Святого Николая Чудотворца и стал молиться.

— Николай Угодник Божий, помощник Божий… Ты и в поле, ты и в доме, в пути…

В дальнем конце коридора послышались шаги. Были они мелкие, девичьи.

Громко цокали каблучки. Ну что тут делать, молитва — она не для чужих глаз.

Хотя и прерывать ее тоже плохо. А вдруг святой тебя уже слушать начал, а ты уже замолк. Захочет, сможет ли он вдругорядь тебя услышать?

И все же Бейбут решил, что наименьшим злом сейчас будет спрятать образок за пазуху и остановить молитву. Когда девушка подошла поближе, он понял, что был совершенно прав. Коротенький халатик, для которого даже слово "мини" было чересчур длинным, точеные ножки, талия, стянутая донельзя белым пояском. Тут как ни молись, мысли все равно сами собой отвлекутся, даже у самого старого жеребчика.

"Цок-цок-цок" потонуло в конце коридора. Бейбут снова грохнулся на колени, достал образок и на этот раз стал молиться с еще большим усердием.

— Николай Угодник Божий, помощник Божий… Ты и в поле, ты и в доме, в пути и в дороге, на небесах и на земле. Заступись, сохрани всякого слабого.

Аминь!

Бейбут поцеловал образок. Встал с колен. Подошел к дверям, ведущим в операционную. И чуть не получил по лбу, когда оттуда вышла медсестра, совсем другая, постарше и посерьезней.

— Ну как? — спросил Бейбут.

— Все! — сказала сестричка, и сердце у Бейбута провалилось куда-то вниз. — Зашили! Нормально, — продолжила она, и отцовское сердце вернулось на прежнее место. — Нормально, — еще раз повторила, и все же на всякий случай три раза сплюнула через левое плечо.

Бейбут отошел в угол и на этот раз позволил себе поговорить не только с Николаем Угодником, но и с сыном.

— Миро… Сынок… Ты слышишь меня, сынок! Я знаю, я чувствую, что слышишь. Ты не должен умирать, родной мой… Не должен…

Бейбут замолчал, вроде бы как исчерпав аргументы. Нет, нужно еще со святым поговорить.

— Святой Николай, ты уж это… помоги там ему… Как сможешь… А?

Пожалуйста. Аты, сынок, держись, держись. Что же я буду делать без тебя…

Ты же моя сила — моя надежда… Ты не должен… Не имеешь права уходить раньше меня!

Слеза навернулась совсем не вовремя. Но удалось ее удержать.