Страсть

Люс проталкивалась сквозь толпу, двигаясь вдоль края амфитеатра, пока не увидела сцену. Деревянные доски покрыли плотным конопляным ковриком, который должен был выглядеть, как жесткая трава. Две полноразмерные пушки стояли, как стража, у каждого крыла сцены, и апельсиновые деревья в горшках были выставлены в ряд у задней стены. Недалеко от Люс шаткая деревянная лестница вела к спрятанному за занавеской месту – артистической уборной, как она помнила из занятий театрального кружка, на которые ходила вместе с Келли. Там актеры переодевались в костюмы и готовились к своим сценам.

– Подожди! – позвал Билл, когда она заспешила вверх по лестнице.

За занавесью оказалась маленькая, тесная и тускло освещенная комната. Люс прошла мимо стопок манускриптов и открытых шкафов, полных костюмов, едва отрывая взгляд от массивной маски в виде львиной головы и висящих рядами золотых и фиолетовых плащей. Потом она замерла, увидев несколько переодевающихся актеров – парней в наполовину застегнутых платьях, мужчин, зашнуровывающих коричневые кожаные ботинки. К счастью, актеры были поглощены тем, что пудрили лица и лихорадочно повторяли свои роли, так что комната была наполнена выкрикиваемыми репликами из пьесы.

Прежде чем кто-либо из актеров поднял глаза и увидел ее, Билл подлетел к Люс и затолкнул ее в один из шкафов. Одежда сомкнулась вокруг нее.

– Что ты делаешь? – спросила она.

– Позволь напомнить тебе, что ты актер в то время, когда не было актрис, – Билл нахмурился. – Как женщине тебе здесь места нет. Не то чтобы это тебя останавливало. Твоя прошлая «я» сильно рисковала, чтобы получить роль в пьесе «Все это правда».

– «Все это правда»? – повторила Люс. Она надеялась, что хотя бы узнает название. Не повезло. Она выглянула из шкафа в комнату.

– Ты ее знаешь как «Генрих Восьмой», – сказал Билл, за воротник дергая ее назад. – Но обрати внимание: хочешь высказать предположение, почему твоя прошлая «я» лгала и переодевалась, чтобы получить роль…

– Дэниел.

Он только что зашел в артистическую уборную. Дверь во дворик все еще была открыта за ним, солнце светило ему в спину. Дэниел шел один, читая написанный от руки сценарий и едва ли замечая других актеров вокруг себя. Он отличался от Дэниелов в других жизнях. У него были длинные светлые волосы, немного волнистые, собранные сзади черной лентой в хвостик. У него была борода, аккуратно подстриженная, чуть более темная, чем волосы.

Люс испытала желание прикоснуться к ней. Погладить его лицо и пробежаться пальцами по волосам, провести ими по его шее, просто дотронуться до него. Его белая рубашка была наполовину расстегнута, открывая крепкие мышцы на груди, черные мешковатые штаны заправлены на высоте колен в черные сапоги.

Когда он подошел, сердце Люс начало колотиться. Рев толпы в яме затих. Вонь высохшего пота от костюмов в гардеробе исчезла. Слышен был только звук его дыхания и приближающихся шагов. Она вышла из гардероба.

При виде ее серые, цвета грозы глаза Дэниела засияли лиловым. Он удивленно улыбнулся.

Люс больше не могла сдерживаться. Она кинулась к нему, забыв о Билле, об актерах, о своей прошлой «я», которая могла быть где угодно, даже в паре шагов от нее, – о девушке, которой в действительности принадлежал этот Дэниел. Она забыла обо всем, кроме желания оказаться в его объятиях.

Он с легкостью обвил ее талию руками, уводя ее к другой стороне громоздкого гардероба, где они были спрятаны от других актеров. Ее руки обняли его шею. Теплый поток прокатился по ней. Люс закрыла глаза и почувствовала, как его губы накрыли ее, легкие, как перо – даже слишком легкие. Она ожидала почувствовать голод в его поцелуе. Ждала. И ждала.

Люс привстала на цыпочки, откинула голову назад так, чтобы он поцеловал ее крепче, с большей страстью. Ей нужен был его поцелуй, чтобы вспомнить, ради чего она все это делает, теряясь в прошлом и видя свою смерть снова и снова – из-за него, из-за них двоих. Из-за их любви.

Прикосновение к нему снова напомнило ей о Версале. Она хотела поблагодарить его за то, что он спас ее от брака с королем. И молить его никогда больше не вредить себе, как он это сделал в Тибете. Она хотела спросить, что ему снилось, когда он спал долгие дни после ее смерти в Пруссии. Она хотела услышать, что он сказал Люське прямо перед ее смертью той ужасной ночью в Москве. Ей хотелось излить всю свою любовь, сорваться и заплакать, и дать ему знать, что каждую секунду каждой жизни, через которую она прошла, она скучала по нему всем сердцем.

Но все это никак нельзя было передать этому Дэниелу. Ничто из этого еще не произошло с этим Дэниелом. Кроме того, он принял ее за Люсинду из этой эпохи, девушку, которая ничего не знала из того, что узнала Люс. Не было слов, которые объяснили бы ему все.

Ее поцелуй был единственным способом показать ему, что она поняла.

Но Дэниел не целовал ее так, как она хотела. Чем сильнее она к нему прижималась, тем дальше он отклонялся.

Наконец он оттолкнул ее и держал только за руки, словно сама она была опасной.