Страсть

Спустя мгновение двое грязных мальчишек промчались мимо в безумной игре в пятнашки, сбив с ног трех женщин. Те поднялись, крича и сыпля проклятиями в адрес мальчишек, которые улюлюкали в ответ, не останавливаясь.

– В следующий раз, – Билл прокричал ей, складывая руки рупором вокруг ее уха, – попробуй, что ли, направить нас на выход из вестника в более… Ну не знаю… Уединенное место? Как я, интересно, могу приодеть тебя посреди этой толпы?

– Конечно, Билл, я поработаю над этим. – Люс шагнула было назад, но мальчишки, играющие в догонялки, снова промчались мимо. – Где мы?

– Ты обошла глобус, чтобы оказаться в «Глобусе», моя леди, – Билл изобразил маленький поклон.

– В театре «Глобус»? – Люс увернулась, когда стоящая впереди женщина избавилась от обглоданной ножки индейки, кинув ее через плечо. – Ты имеешь в виду, типа, шекспировском?

– Ну, он утверждает, что на пенсии. Знаешь же этих артистов. У них такое переменчивое настроение, – Билл слетел к земле, потягивая за подол ее платья и что-то напевая себе под нос.

– «Отелло» ставили здесь, – сказала Люс, вдумываясь в это. – «Бурю». «Ромео и Джульетту». Мы, по сути, стоим в центре самых великих историй о любви из когда-либо написанных.

– Вообще-то ты стоишь на скорлупе грецких орехов.

– Почему ты все время такой болтливый? Просто удивительно!

– Прости, не знал, что нам нужно мгновение для шекспиропоклонничества, – прошепелявил он, так как в острых зубах у него была зажата иголка. – Теперь стой смирно.

– Ай! – Люс вскрикнула, когда он уколол ее в коленную чашечку. – Что ты делаешь?

– Убираю анахронизм. Эти люди платят много денег за шоу странностей, но ожидают, что оно останется в пределах сцены. – Билл быстро работал, незаметно собирая длинную драпированную ткань ее черного платья из Версаля в складки и волны по бокам. Он выбросил прочь черный парик, завил ее волосы и уложил наверх. Какое-то время смотрел на бархатную пелерину на ее плечах, потом сдернул мягкую ткань, смачно плюнув на ладонь, потер руки и превратил пелерину в высокой воротник-жабо.

– Послушай, это отвратительно, Билл.

– Помолчи, – огрызнулся он. – В следующий раз дай мне больше пространства для работы. Думаешь, мне нравится «и так сойдет»? Нет. – Он дернул головой в сторону улюлюкающей толпы. – К счастью, большинство из них слишком пьяны, чтобы заметить, как из теней в конце зала вышла какая-то девушка.

Билл был прав: на них никто не смотрел. Все ругались, пытаясь пробраться поближе к сцене. Это была просто платформа, поднятая на полтора метра над землей, и стоя позади шумной толпы, Люс едва ее видела.

– Давай, начинай! – крикнул мальчик из задних рядов. – Не заставляй нас ждать весь день!

Над толпой было три яруса лож и больше ничего: за амфитеатром в форме буквы «О» открывалось бледно-голубое полуденное небо цвета яйца малиновки. Люс осмотрелась в поисках своей прошлой «я». И Дэниела.

– Мы на открытии «Глобуса», – произнесла она, вспомнив слова Дэниела, сказанные под персиковыми деревьями «Меча и Креста», – Дэниел говорил, что мы здесь были.

– Конечно, ты была здесь, – сказал Билл, – примерно четырнадцать лет назад. Сидя на плече старшего брата. Ты приходила со своей семьей посмотреть «Юлия Цезаря».

Билл парил в воздухе на полметра впереди нее. Высокий воротник вокруг ее шеи был не очень приятным, но, казалось, держал-таки свою форму. Она почти была похожа на роскошно одетых женщин в высоких ложах.

– А Дэниел? – спросила она.

– Дэниел был лицедеем…

– Эй!

– Так они называют актеров. – Билл закатил глаза. – Он тогда только начинал. Для всех зрителей его дебют был ничем не примечателен. Но не для трехлетней малышки Люсинды. – Билл пожал плечами. – Он зажег в тебе огонь. Ты буквально умирала, так хотела на сцену. Сегодня твоя ночь.

– Я актриса?

Нет. Ее подруга Келли была актрисой, но не она. Во время последнего семестра в Доверской школе Келли упросила Люс сходить с ней на пробы в «Наш городок». Они обе репетировали неделями перед прослушиванием. Люс получила одну реплику, но Келли просто поразила всех в роли Эмили Уэбб. Люс смотрела из-за кулис, гордилась и поражалась своей подруге. Келли бы продала все, что имела, чтобы побыть в старом театре «Глобус» хоть минуту, не говоря уже о его сцене.

Но потом она вспомнила бледное лицо Келли, когда та увидела ангелов, сражающихся с изгоями. Что случилось с Келли после ухода Люс? Где теперь были изгои? Как Люс сможет объяснить Келли или своим родителям, что произошло – если, конечно, когда-нибудь вообще вернется на свой задний дворик и в ту жизнь?

Потому что теперь Люс знала, что не вернется в ту жизнь, пока не выяснит, как не дать ей закончиться. Пока не снимет это проклятие, заставляющее ее и Дэниела проживать историю обреченных влюбленных снова и снова.

Она явно в этом театре по какой-то причине. Ее душу тянуло сюда. Почему?