Странный генерал

— Но ведь ваш санитарный отряд, — перебил Петр, — готовится к отъезду на родину.

— Однако-с еще не уехал, и догнать его я всегда успею.

На станции прощально взревел паровоз, и, отдуваясь, тронул поезд — лязгнули буфера, застучали колеса. Елена Петровна замерла, прислушиваясь, потом снова принялась бесшумно и сноровисто хлопотать по своему санитарному хозяйству. Давыдов тоже прислушался и повторил:

— Успею. — Круто меняя тему, сказал уже с улыбкой: — А приятно все же от негра в далекой Африке услышать русскую речь!

Каамо его понял:

— Я русски разговаривать другом. Петыры, Димитыры разговаривать.

— Кстати, — повернулся Давыдов к Петру, — столько я наслышан о вашем Димитрии, а вы так и не удосужились, милейший, познакомить меня с ним. Сожалею весьма.

— Что поделаешь, Иван Николаевич, не всегда мы вольны распорядиться собой и своим временем. Дмитрий наш недавно вернулся… из странствий. А позавчера вот привез жену из Йоганнесбурга. Ее отец взорвал свой рудник и сам погиб. Дмитрий теперь подле нее. Переживает.

Они помолчали.

— Да, — раздумчиво и сдержанно сказал Давыдов, — война, — и, нахмурившись и, видимо, забывшись, начал бубнить все ту же песенку:

Под деревом развесистым,
Задумчив, бур сидел…

— Что это такое вы все напеваете? — заинтересовался Петр.

— А?.. Да так, знаете, привезли из России песенку. Всех-то слов я не запомнил, от коллег мельком слышал. «Трансваль, Трансваль, страна моя!..» Вот поди ж ты — такие слова, а рождены где? В России! Примечательно?

Елена Петровна, возле палатки протиравшая хирургический инструмент, откликнулась негромко:

— Отзывчивое у России сердце. До всех народов нашему дело есть.

Каамо напряженно вслушивался в разговор.

— Кстати, о народах, — с улыбкой повернулся к Петру Давыдов. — Давно хотел я поинтересоваться: те зулусы, которые у нас с Еленой Петровной на излечении были, — куда вы их подевали?

— Чака и Мбулу?

— Вот-вот.

— Они ушли от нас. Отправились в свои леса.

— Кому же они теперь, интересно, служат? Англичанам, бурам?

— Вероятнее всего, своему народу.

— Нелегко это в здешней бойне — служить своему негритянскому народу.

— Нелегко… Ну, хорошо. — Петр чуть прихмурился; пора было перейти и к делу. — На случай нужды достаточно у вас фургонов и быков?

— Вполне, Петр Никитич.

— Смотрите, а то я свой обоз отправляю в тыл… Отходить вам на Рейтон, к железной дороге. К той. — Он махнул на восток. — Это миль двадцать пять отсюда. Пришлю посыльного — сразу же снимайтесь. Он и проводником вам будет.

— Уже заранее настраиваетесь этак?

Петр было усмехнулся, потом сказал очень серьезно:

— Без этих… фокусов, Иван Николаевич, без самовольничанья. Ну, счастливо вам! Двинулись, Каамо. — Он легко вскочил в потертое, лоснящееся седло.

2

Противник начал накатываться с южных склонов Витватерсранда, нацеливаясь на Преторию, еще 4 июня. Передовые брандвахты ковалевского коммандо обстреляли его и отошли, стальных гостинцев наступавшим добавили артиллеристы, и англичане замерли, надумав, видно, отдышаться перед решительным броском на столицу трансваальцев.

На рассвете 5-го Петр был уже на ногах. Свою палатку на эту ночь он ставить не разрешил и спал с товарищами на позиции, привычно завернувшись в карос. К утру, правда, он продрог, и баклага горячего кофе, которую раздобыл где-то Каамо, пришлась очень кстати.

Лишь отогревшись полудюжиной добрых глотков, он с подозрением глянул в довольную физиономию дружка:

— Ка, а где ты это раздобыл?

— Там, в нашем лагере.

Петр чуть не подскочил:

— Они все еще там? Антонис! Мемлинг! Скачи к обозу и самыми последними словами обругай своего любезного дядюшку. Ведь мы же с ним договорились, чтобы к утру не оставалось ни одного фургона!

— Ну да! — Антонис поручением был явно недоволен.

— Питер, ты что, не знаешь — Мемлинги, они все такие, — добродушно съязвил кто-то из буров.

— Какие — такие? — заворчал Антонис. — Мемлинги всегда держат слово. Раз дядюшка обещал, я уверен, фургонов там уже нет. Каамо, ты чего-то врешь.

— Я не вру, и вы не врете. Когда я уезжал оттуда, они все уже собрались в путь.

Снизу на высотку поднимался Дмитрий Бороздин. Он слышал перебранку и, подходя, успокоил спорящих:

— Лагерь снялся. Я проводил их.

— «Их»! — подхватил остряк Ланге. — Он проводил «их». Вы слышали? Я думал, у него одна жена, а он… Сколько же «их» у тебя, Дик?

— Одна жена и двенадцать быков, — не очень уклюже поддержал Дмитрий шутейный разговор.

На лицах появились улыбки. Люди придвигались поближе. Сейчас этот Ланге отмочит какую-нибудь штучку, его хоть не корми — дай побалагурить да поскалить зубы. Что ж, война любит шутку. Нельзя жить только с насупленными бровями, от этого бывает несварение желудка.

— Эге, — сказал Ланге, — тут стоит разобраться поподробнее. — Он явно завлекал слушателей, готовя им какой-то сюрприз.

— Ну, берегись, Дик, — вздохнул Антонис Мемлинг. — Я всегда говорил: на шуточки Ланге лучше не отвечать. Вот ты ввязался и теперь выкручивайся.

— Один верзила уже переживает за второго, — подмигнул балагур слушателям.