Странный генерал

Только на железнодорожной станции еще было шумно и суетливо. Грузили последние эшелоны на восток. Ящики консервов и мешки с архивными материалами на вокзальной платформе перемежались с бочками рыбы и тюками шерсти. У водокачки валялись два трупа. Это не успели уйти от полицейского наряда мародеры. Убрать их было недосуг. Англичан ждали с часу на час, заслон перед городом был слабый.

Сдав Йоганнесбург 31 мая, Бота двинул свою армию на северо-восток, к железной дороге Претория — Лоренцо-Маркес: пора было организовать оборону этой коммуникации, ставшей для буров важнейшей; на ней стояла новая столица Трансвааля — Махадодорп. Войска Деларея отошли на север западнее Претории. Для прикрытия главнокомандующий оставил лишь отряд йоганнесбургской полиции и коммандо Ковалева, передав ему двенадцать пушек.

Боевой арьергард расположился на отрогах Витватерсранда, у станции Ирена. Место было не очень удачное, оно простреливалось с недалеких холмов, но выбирать уже было не из чего…

Прихватив с собой Антониса Мемлинга и Каамо, Петр Ковалев объезжал позиции. Надо было договориться о взаимодействии с начальником отряда йоганнесбуржцев, уточнить у артиллеристов количество боеприпасов, выбрать наилучшие пути отхода.

День был пасмурный. Облака волочились над самой землей. Вздыхал и попыхивал на станции паровоз — готовился утащить в Преторию последний железнодорожный состав.

Земляные работы на позициях шли вяло, окапывались буры нехотя. Сказывались измотанность и то, что люди знали: бою быть недолгому, все равно столицы, по существу, уже нет. Только бы прикрыть отход своих… Может быть, поэтому Петр обратил внимание на бура, который быстро и старательно рыл себе индивидуальный окоп. Поодаль стояла его лошадь; видно, бур был приблудный, решил воевать самостоятельно.

— Почему ваш конь не в укрытии? — подъехав, спросил Петр довольно резко.

Бур выпрямился, отер с лица пот, ответил неохотно:

— А он мне уже ни к чему. Вырою вот себе ямку и отсюда — ни на шаг… Спичка найдется?

Опершись руками на край окопа, он подтянулся и сел, доставая из штанов трубку. Одну ногу ему заменяла деревяшка. Что-то знакомое почудилось Петру в его лице.

— О, Франс Брюгель! — подъехал приотставший Антонис Мемлинг. — Здравствуй, старина.

— Здравствуй, Мемлинг, — отозвался бур равнодушно.

— Куда же ты со своей культей?

Брюгель недовольно покосился на него, огрызнулся:

— Стрелять я не культей буду!

И тут Петр вспомнил, где видел его. Это был хозяин того постоялого двора, в котором Петр останавливался в свой первый приезд в Преторию.

— Вы не брат Гуго Брюгеля?

За Франса ответил Мемлинг:

— Брат, родной брат… Слушай, дядя Франс, здесь жена Гуго и его внук, твой тезка. Может, хочешь их повидать?

— Зачем? Пусть они делают свое дело, я сделаю свое.

— Ты один приехал сюда?

— Я-то один, да таких, как я, здесь сотни две.

Приглядевшись, Петр заметил, что и верно, буры на склоне этого и соседних холмов незнакомые. Так же деловито и спокойно, как Брюгель, они готовились к своему последнему бою на подступах к родному городу.

— Антонис, поговори с людьми. Человек сто надо бы перевести на левый фланг, там у нас жидковато.

— Переведу, коммандант. — Мемлинг тронул коня. — До свиданья, дядя Франс.

Петр молча поклонился и отъехал…

Разговаривая с артиллеристами, он шагах в пятистах от батареи увидел санитарные палатки. Откуда им быть? Медиков с его коммандо не было.

— Это русские из санитарного отряда, — объяснил один из артиллеристов. — Доктор Иван.

«Давыдов», — смекнул Петр.

У палаток его встретила Елена Петровна, обрадовалась:

— Петр Никитич? Славно-то как! Мы вас так часто поминаем с Иваном Николаевичем! — И пожаловалась: — Упрямец, ох какой он упрямец! Ведь наши все уже собираются домой, указание получено, выехали из Претории вместе с правительством Крюгера. А Давыдов уперся — жаждет, видите ли, защищать уже павшую столицу.

Жаловаться-то она жаловалась, а втайне гордилась. В ближней палатке негромким сипловатым голосом кто-то напевал по-русски:

Сынов у меня семеро,
Двоих уж нет в живых,
А за свободу борются
Пять юных остальных.

Трансваль, Трансваль, страна моя,
Горишь ты вся в огне…

Откинув полог, из палатки выглянул Давыдов с недомотанной лентой бинта в руках и тут же, на полуслове оборвав песню, бросился к Петру:

— Здравствуйте, голубчик! Что же это вы земляков забываете? — Протянул руку и Каамо: — Мое почтение, наш юный друг. Извините, по-русски-то, чай, не понимаете?

— Кто не понимать? — Каамо даже обиделся. — Я понимать. Земляк — Россия. Друг. Я перьмень уметь стряпать.

— Ей-богу? — удивился Давыдов. — Молодчина!.. Елена Петровна, чем будем потчевать гостей? Перьмень мы едва ли сообразим, а вот что-нибудь попроще…

— Не беспокойтесь, Иван Николаевич, не до угощений, — сказал Петр. — Мы ведь мимоходом. Увидал я палатки ваши — удивился. Как это вы здесь очутились?

Давыдов нахмурил белесые бровки:

— Чему ж тут, батенька, удивляться? Я врач военный. Где бой…