Странная девочка

В трамвае Катя стала совать Саше монету в пятьдесят копеек, чтобы он взял билеты. Это она сегодня утром попросила у дяди денег: «На тетради, и я себе какую-нибудь книжку куплю». — «Конечно, купи, — сказал дядя и дал ей пятьдесят копеек. — Книжки покупать — дело хорошее». Если бы дядя знал, до чего Кате трудно врать!

Саша отстранил Катину руку.

— Тебе в дороге деньги вот как понадобятся! — сказал он наставительно и за трамвайные билеты заплатил сам, достав из кармана мелочь.

На вокзале Катя опять протянула Саше деньги.

— Билет на поезд возьми!

— Пятьдесят копеек? Мало на билет, — сказал Саша.

Катя покраснела от испуга.

— У меня больше нету.

Саша присвистнул:

— Худо! — Но, взглянув на Катю, заговорил торопливо и весело: — Да ерунда! Зачем тебе билет? Поедешь зайцем. Ты маленькая, у тебя и билета не спросят. А увидишь контролёра, ты, как он будет проходить, перейди незаметно туда, где он уже проверял билеты. Так и проедешь великолепно! Даже в тамбур потихонечку выйди, чтобы тебя контролёр не заметил.

«Люди спешили по перрону. Саша с Катей побежали, взявшись за руки. Кате казалось, что всё происходит не с ней, а с кем-то другим: зелёные вагоны на рельсах, чужие торопливые люди вокруг…

Саша помог Кате влезть на высокую площадку вагона и вскочил вслед за ней. В вагоне он усадил её на скамейку и уселся сам.

— Вот здесь и сиди. Удобно возле окошка.

— А вдруг поезд сейчас пойдёт, а ты сел…

Если бы Саша поехал вместе с ней! Да нет, ему же в школу надо… Кате вспомнилось, что на днях учительница обещала: некоторым отличникам, которые и ведут себя очень хорошо, выдадут похвальные грамоты. Девочки говорили: «Тебе, Катя, непременно дадут грамоту». Теперь ей ни за что не дадут никакой грамоты. Ведь ещё и с Гусевым она подралась вчера.

— Неважно, если поезд тронется, я всегда успею соскочить, — похвастался Саша небрежным тоном, будто прыгать на ходу с пригородных поездов было для него привычным делом.

Наверно, сейчас третий урок начался у них в первом классе. А её нету. И дома её не будет, когда дядя придёт с работы. «Где же Катя?» — спросит дядя.

— Ведь меня хватятся дома, — сказала Катя. — Будут беспокоиться.

— Ну и пусть немножко побеспокоятся, — беспечно сказал Саша. — А зачем они позволили от тебя Тимку увезти?

— Дядя будет очень беспокоиться…

На секунду Саша призадумался.

— Знаешь, чего давай сделаем? Ты напиши записку, что где-нибудь задерживаешься у девчонки…

— Я никогда не задерживаюсь.

— Не хочешь, может, к Тимошке своему ехать? — Саша покосился на Катю.

— Что ты! Что ты! Конечно, хочу!

— Ну, так пиши записку, что ты… Есть бумага?

У аккуратной Кати заныло под ложечкой, когда Саша вырвал полстраницы из её тетради по арифметике. Но ведь это вроде не она, Катя, а кто-то другой сидит в поезде; так что уж жалеть тетрадку?

Саша продиктовал Кате записку.

— А с места телеграмму пошлёшь. Они и не будут беспокоиться. Просто не успеют.

— С какого «места»? — робко спросила Катя.

— Ну, из этих самых… Сосняков, что ли?

— Дубков?

— Да, конечно! Тётка твоя пошлёт. Ну, до свиданья, а то я, и правда, уеду.

Саша схватил Катин портфель — они ещё прежде условились, что пока он его спрячет, не везти же Кате в Лугу учебники и тетради, — подсунул поближе к Кате свёрток с провизией и выскочил на перрон.

И вот Катя едет одна в поезде и «великолепно», как предсказывал Саша, трясётся от страха. Выйти в тамбур она никак не сумела бы, потому что и понятия не имеет, что такое «тамбур».

Страшный контролёр всё не шёл, и постепенно Катя стала дышать ровнее, разжала кулаки, расправила слипшиеся пальцы, засунула руку в карман пальто и пощупала Тимину целлулоидную уточку с проломанным боком. Утром, в последнюю минуту перед выходом из дома, она прихватила её с собой. Вот увидит Тимочку и скажет: «Ты же свою утю забыл!» Тимочка, если больной, и поправится скорее от радости.

За окном поезда пробегали, поворачиваясь, деревья, покрытые мелкими зелёными листочками. Крутились ёлочки. Мелькали крыши домов, заборы. И опять деревья. Вдруг Катя увидела жеребёнка. Он бежал за насыпью, по дороге. Ножки у него были длинные, тонкие. Ой, до чего же смешной, хорошенький! Вот бы Тимочке показать!

«Трух-трух-ти-тала!» — стучали колёса поезда. А потом они запели, правда, неуверенно, с короткими вздохами: «Хо-ро-шо-ах! Хо-ро-шо-ах!» Это колёса радовались, что не идёт контролёр.

Временами поезд замедлял ход и останавливался. В вагон входили новые пассажиры, а некоторые из ехавших выходили. Они уже приехали куда им надо. Катя таким завидовала.

На одной из остановок дядька в надвинутой на лоб кепке, дремавший на скамейке напротив Кати, поднялся и вышел. А на его место села полная женщина в голубой косынке, едва державшейся на затылке, и с двумя тяжёлыми кошёлками в обеих руках. Кошёлки она плюхнула возле себя на скамейку и стала оглядываться. А рядом с Катей уселся высокий широкоплечий старик в пенсне, с длинной белой бородой. «Профессор, наверно», — решила Катя. На колени к себе старик положил мягкий серый саквояж.

Немного посидев, полнощёкая соседка наклонилась к Кате:

— Куда едешь, девочка?