Сторожевая застава

А еще, Жила рассказал Витьке, что неподалеку от Городища пролегает Залозный путь. Залозный потому, что все время прячется за высокими лозами. Его еще Гречником называют, потому что это не что иное, как древний путь из варягов в греки. Только сухопутный. Ездят этим путем купцы варяжские и русские, греческие и арабские. Даже половцы встречаются среди них. Однако сейчас на Гречнике пусто. И это неспроста — видимо, степняки что-то затевают и задержали купцов, что бы те не рассказали русичам…

Слушал Витька и вспоминал Ваньку Федоренка, что сомневался, есть ли у их Вороновки хоть какая история. Вот пусть бы услышал хоть десятую часть из того, о чем узнал Витька — его бы глаза на лоб вылезли! И у Кольки Горобчика, видимо, тоже. Хотя и говорят, будто он знает вообще все на свете.

Потом Жила куда-то отбыл и Витька присоединился к Поповичу. Тот горделиво возвышался на коне между группы пеших горошинцев. Олешко как раз закончил повествовать, как одолел половецкого богатыря Рутеню, и теперь перешел на рассказ о том, как он пленял Змея.

— Если бы вы знали, какой он стал послушный! — втирал Олешко — Вот вчера подхожу к нему и говорю:

«А ну, дай лапку»! И что вы думаете — дает! Разве косит глазами и скрежещет зубами. Но ничего — у меня не сильно поскрежещешь!

— А ноги у него большие? — поинтересовался лысоватый дед.

— Какие ноги? А-а, у Змея… Они у него как у ящерицы, только намного грубее — и Олешко изобразил объятия своими длинными руками — где-то вот такие толщиной!

— Ого! — сказал кто-то из задних горошинцев.

— А что уж половецкий дух не переносит! — вел далее Олешко — Этому я его сам научил. Поднесу ему к ноздрям половецкое седло, или еще что-то — и у него от ярости аж шерсть дыбом становится. Ох, и плохо придется тем поганцам, которые попадут в когти моего Змея!

— А разве у Змея есть шерсть? — усомнился кто-то.

Олешко на миг смутился. Однако лишь на миг.

— Неужто я сказал — шерсть? Вот видите, я уже отношусь к нему, как к своему Серку… — и Олешко любовно похлопал по конской гриве — Конечно, у него чешуя. И крепкая, как панцирь. Правда, Мирко?

Витька кивнул головой. А что ему оставалось делать?

Теперь внимание горошинцев было приковано к нему.

— Это не тот ли, что выбрался из Змеевой норы? — поинтересовался горошинец Лыдькова возраста.

— Ага, тот — подтвердил Олешко — он знает привычки Змеев, как свои пять пальцев. И Змей его, кстати, тоже слушается. Почти, как меня.

На них смотрели, разинув рот. Однако Витька заметил, что несколько мужчин, что смахивали на настоящих степняков, мрачно поглядывают на Олешка. А у одного из них, упитанного усача с шрамом через всю щеку, из глаз, казалось, аж искры сыпались от ненависти. Правда, стоило Олешку повернуться в его сторону, как на лицо усача всплывала льстивая улыбка.

Наконец Попович сказал:

— Эх, заболтался с вами! Мы же по делу приехали, должны кое-кого встретить на Гречнике. К тому же, надо еще и Печенегу привет передать от старых друзей. Деды, знаете, дня прожить не могут без того, чтобы кому-то не передать привет.

Толпа с пониманием закивала головами и расступилась перед Олешковым конем.

Когда Олешко отбыл от группы, Витька рассказал ему о своих подозрениях относительно усача с шрамом. Выслушав, Олешко похлопал по плечу своего младшего товарища.

— Молодец, Мирко! Зоркий у тебя глаз, зря, что еще пешком под стол ходишь… Думаю, не сегодня-завтра там — он махнул рукой в сторону степи — будут знать мои слова о Гречнике и прирученном Змее.

— Так зачем же ты о них говорил? — спросил Витька.

— Надо же было же о чем-то говорить. А о чем? Неужели о том, что дед Овсей остерегается половецкого нападения? Нет, пусть уже лучше у поганина поджилки подрожат от ужаса, чем у нашего деда.

Горошко Печенег проживал на отшибе, у болота. Его низкая, исклеванная ненастьем и порой полуземлянка пряталась за высоким, почти в человеческий рост, палисадом из колючего боярышника и шиповника. Тропы к его подворью почти не были видно. Похоже, односельчане не очень часто навещали старика.

Сам Печенег, приземистый дедуган с плоским круглолицым лицом, в меховой шапке и такой же безрукавке, смахивал на одного из тех каменных идолов, что их Витька насмотрелся дорогой к Горошину. Дед Печенег вышел из хаты и мрачно поглядел на дружинников. Когда Олешко соскочил с коня, Печенег пробурчал:

— Ты что, не мог весь Римов привести за собой?

И, не ожидая ответа, исчез за дверью. Олешко оглянулся на своих спутников, развел руками и пошел за ним.

Говорили они недолго. И, кажется, не о приятных вещах, потому что когда вышли из хаты, Олешково лицо было крайне озабочено. Попович взмахом руки подозвал к себе Жилу и Витька, и все вместе пошли к болоту.

Из берега в сторону высоких камышей было проложено немало проточков. Возле них стояли на привязи лодки плоскодонки. Печенег, прихрамывая, шел впереди. Сравнившись с деревом, усохшая верхушка которого смахивала на молодой месяц, незаметным движением руки показал Олешку на один из проточков.

— Запомните это место — прошептал Олешко Жиле и Витьке — к Римову можно добраться лишь сим проточком.