Сторожевая застава

Бровко пролез сквозь дыру, отряхнулся и деловито потрусил тропой, проложенной двумя богатырями. Похоже, решил где-то спрятаться и без препятствий заняться гусиным жиром.

«Вот же ворюга! — возмутился Витька — А притворялся таким приличным».

— Деда! — звал он — Ваш Бровко стащил горшок с жиром!

Дед не отвечал. Видимо, так и не вышел из хаты. А вот Бровко рванул вперед, будто его стегнули кнутом.

Парень направился следом за четырехлапым воришкой. Аж взмок, пока догнал беглеца. Однако, вместо того чтобы воровато броситься в кусты, Бровко вдруг обернулся и зарычал на парня.

«Ты смотри! — удивился Витька — Украл, да еще и огрызается!».

— И не стыдно тебе? А ну, отдай горшок!

Но Бровко оскалил клыки так, что Витька спешно отступил — чего доброго, еще и наброситься может!

А воришка подхватил узелок и направился в ложбину, что, как и все ложбины Римова, да и современной Вороновки, вели к болоту.

Витька полез напрямик через кусты. За минуту выбрался на край обрыва. С него было хорошо видно извилистую ложбину, травянистую опушку перед болотом и само болото.

А еще за минуту из ложбины появился Бровко. Остановился посреди опушки, опустил узелок на землю и облизнулся.

«Сейчас начнется» — подумал Витька и забеспокоился: а что, если пес с горшком на голове с испуга рванет в болото? Однако вместо сунуть морду в горшок, Бровко тихонько заскулил, завилял хвостом и еще раз заскулил.

Камыши едва заметно качнулись и у Витька отчаянно екнуло сердце, потому что на берег ступило чудище. Оно смахивало на черепаху или громадного, почти с Витькин рост, рака. Но этот рак имел длинные обезьяньи руки, что лишь на несколько сантиметров не доставали до конца коротких искривленных ног.

На спине уродец нес горб. С горба выглядывала заостренная, будто сжатая ужасной силой в висках, голова.

Витька крепко зажмурил веки. Надеялся, что чудовищный уродец исчезнет.

Однако он и не думал исчезать. Напротив, взмахнул длиннющими ручищами и глухо пробубнил:

— Бу-у…

Витька почувствовал, как в пятки зашли зашпоры: точь-в-точь так бубнил Велес, дидько болотный. Парень хотел повернуться и драпануть, однако ноги словно приросли к земле.

А Бровко еще быстрее завилял хвостом, подхватил узелок и в несколько прыжков очутился рядом с дидьком болотным. Тот взял узелок и свободной рукой погладил Бровка, что был вне себя от радости.

— Бу-у… — нежно бубнил дидько.

Вдруг позади послышались шаги. Витька оглянулся. К нему спешил дед Овсей и его лицо не предвещало ничего доброго.

— Ты что здесь делаешь? — резко спросил дед.

— Я… — Витька не знал, что сказать — вон там… И он показал вниз.

Но уродца уже не было. Лишь круги расходились по воде и Бровко все еще вилял хвостом.

— Забудь — ледяным голосом велел дед Овсей — Ты ничего не видел. И никому ни слова, слышишь?

Добрыня

Той ночью Витька долго не мог заснуть.

А когда заснул, то стонал так, что тетка Миланка дважды будила парня. Все мерещился ему Велес, дидько болотный. То внезапно моргнет его глаз в щелях между камышами, то мохнатые обезьяньи ручищи вот-вот сомкнутся на его шее…

Утром к Витьке подошел дед Овсей.

— Не обижайся, парень, за вчерашнее — смущенно говорил он — но тебе действительно не надо было видеть то, что ты увидел.

— Я же не знал — начал оправдываться Витька — я думал, что Бровко украл ваш горшок с жиром, так побежал за ним, чтобы отобрать.

— Слышал я твой голос. Но пока выковылял из хаты, пока то-се, смотрю — нигде никого… Так что забудь обо всем, Мирко. Это очень важно для всего Римова, понял? Даже дядь Илька и тот о Велесе почти ничего не знает.

— Забуду — пообещал Витька — и все же не удержался и спросил:

— А дидько болотный очень плохой, или нет?

Дед Овсей ответил не сразу. Непонятная тучка мелькнула по его испаханному густыми морщинами лицу.

— Запомни себе, Мирко — сказал он — запомни навсегда: собаки плохих не любят.

— Запомню — пообещал Витька.

Дед Овсей улыбнулся. Он опять стал таким, которым привык его видеть Витька.

А впоследствии мысли о Велес вообще вылетели из Витькиной головы, потому что в Римов вошли несколько сот княжеских дружинников.

Загоревшие, широкоплечие, покрытые густым слоем пыли, они сидели, как влитые, на своих сильных конях. Их металлические шлемы сверкали на солнце, что становилось больно глазам.

В переднем, дородном седобородом воине Римовцы опознали тысяцкого Добрыню.

Тысяцкий внимательно водил по сторонам своими острыми глазами. Кажется, он кого-то искал. И когда из своего дворика выковылял дед Овсей, тысяцкий соскочил с коня и направился к нему.

— Все еще держишься, старый мухомор? — воскликнул Добрыня и развел руки для объятий.

— Э-э, Добрыня — предостерег его дед Овсей — осторожнее! Меня, ишь, половец едва на тот свет не спровадил.

— Что, не удержался? — спросил Добрыня — Снова в драку полез?

— Да понесла нечистая — согласился дед Овсей — Может, заскочишь на минуту в хату?

Добрыня задумчиво погладил бороду, и все же отказался.

— Никогда, Овсей. Спешу в Городище. Лучше уж ты туда заскакивай, есть о чем посоветоваться. Или, может, те разбойники тебе заодно и память отбили?