Столетов

Популярности Столетова способствовало и то обстоятельство, что передовое студенчество видело в бывшем казеннокоштном студенте человека, понимающего его устремления. У этого холодноватого с виду ученого сердце всегда было молодое, способное загораться увлечениями молодежи. «Помню, как однажды, когда по поводу одного сообщения находившаяся в зале молодежь широко выражала свое сочувствие, — вспоминал К. А. Тимирязев, — он заметил мне, улыбаясь: «А ведь будто и пахнуло чем-то молодым и в то же время очень старым, словно шестидесятыми годами».

Сочувствие Столетова студенческим делам было совсем иным, чем то, которое выражали многие из профессоров, тороватых на отметки, подлизывающихся к студентам. Студенты по горькому опыту знали, что в трудные минуты, во времена «студенческих историй», благодушные добрячки выдадут их с головой властям. А Столетов в правом деле всегда их поддержит, не побоится выступить в их защиту и против реакционного большинства, заправляющего в университетском совете, и против министерских чиновников, да и против самой охранки. Студенты знали, что Столетов всегда поступит, как ему подсказывает его нравственный долг: боязнь навлечь на себя недовольство была чужда этому человеку.

Совет профессоров! Сторонний преподаватель Столетов вступил на заседания этого ареопага без почтительной робости неофита, заранее готового всему умиляться. Этого умного, зоркого человека нельзя было обмануть ученым видом — он и здесь скоро нашел всему настоящую цену.

Большинство совета, агентура министерства народного просвещения — кого было уважать в этом большинстве? Глядя на него, можно было подумать, что здесь действует какое-то правило, почти не знающее исключений, похожее на закон: самые реакционные профессора были и самыми бездарными.

И это вовсе не наше предположение. С циничной откровенностью принцип подбора преподавателей раскрыл министр народного просвещения Делянов. Он писал: «Лучше иметь на кафедре преподавателя со средними способностями, чем особенно даровитого, который, однако, несмотря на свою ученость, действует на умы молодежи растлевающим образом».

О том, каких преподавателей начальство считало вредными, исчерпывающий ответ можно найти в дневнике В. В. Марковникова:

«Вредными же оказывались все лучшие научные силы по той простой причине, что всякий порядочный ученый в большинстве случаев человек самостоятельный и не станет в угоду начальству поступаться своими убеждениями; у нас же всегда было так, что начальство всякие убеждения, кроме своих, считало вредными, а теперь такой взгляд положен в основу правительственной системы. Таким образом из Петербургского университета выжиты Менделеев и Сеченов, из Московского — Ковалевский».

Чем было им гордиться, этим нахлебникам науки, читавшим из года в год один и тот же курс, кропателям, стряпающим никому не нужные опусы?

Но посмотрите, как держатся эти личности, с какой важностью восседают, сложив руки на животиках, с каким благодушным и снисходительным достоинством посматривают по сторонам. На заседании то и дело слышится «наш достопочтенный коллега», «наш высокочтимый сочлен»…

А чем знаменит в науке хотя бы тот же ректор Баршев? Чем это гордится Любимов?

Для этой публики, которая выглядит такой благолепой и почтенной, этакими жрецами, не подвластными злобе дня, наука, родина, народ — слова, лишенные содержания. Перефразируя Архимеда, эта братия могла бы выразить свои помыслы в восклицании «Не трогай моего корыта!» — моего местечка, моего профессорского жалованья, моей квартиры.

О профессоре физики Любимове Б. Чичерин писал, что это «самый совершенный тип пресмыкающегося… Он весь был погружен в материальные интересы и ничего другого не понимал: поесть, пожуировать и получать побольше денег — такова была для него вся цель существования. От редакции «Русского вестника» он имел хорошее вознаграждение за журнальные работы и был ее покорным орудием, преданным ей телом и душою».

Такие профессора ради своей выгоды мирились со всем, согласны были сделать что угодно.

Министерство, наплевав на все права совета, самовластно всунуло на место декана юридического факультета тупицу Лешкова — большинство совета и глазом не моргнуло.

Представить в полицию списки неблагонадежных студентов — рады стараться, извольте получить.

Власти требуют исключить таких и таких-то студентов — сделайте одолжение, исключим немедленно.

Написать клеветническую статью, изготовить донос — все сделают, только бы не утратить благосклонности высокого начальства.

На первых же порах своей деятельности Столетов стяжал себе репутацию «беспокойного». Реакционная профессура тотчас же почувствовала в молодом преподавателе грозного, опасного противника, «молодые» же — оппозиция реакционному большинству: Д. А. Бредихин, А. Ю. Давыдов, Ф. А. Слудский, А. П. Богданов и другие — с приходом Столетова почувствовали, чхо их полку прибыло.