Столетов

Пытаясь заглушить растущее студенческое движение, правительство в конце пятидесятых годов вводит «охранительные меры». Студентам запрещают «публичное изъявление знаков порицания или одобрения» в стенах университета. Затем их обязывают повиноваться полицейскому надзору вне стен университета. В последующем разъяснении говорилось, что полицейский надзор должен быть дополнен надзором со стороны университетского начальства. Вслед за этим следует новое ущемление — для поступающих в университеты повышен возрастной ценз.

В 1860 году совет университета выработал правила, которые Герцен назвал «подлой иезуитской полицейской мерзостью». Студентам запрещалось устраивать собрания, организовывать корпорации, произносить публичные речи, распространять «злонамеренные сочинения». Запрещалось даже курить, носить усы, бороду, длинные волосы. Правила требовали от студентов ежегодного говенья и причащенья. Но студенческое движение продолжало разгораться.

В студенческом деле Александра Столетова нет документов, которые бы упоминали о его участии в демонстрациях и других выступлениях студенчества; он, видимо, не был зачинщиком. Погруженный в занятия наукой, Столетов не принимал активного участия в политической жизни, хотя в те годы она била ключом. Может быть, действительно он даже и не участвовал в сходках и демонстрациях, но и для него эта школа товарищества не прошла даром. Дышать свежим воздухом свободы — уже много значило. Характер Столетова, весь его нравственный облик, каким мы его знаем по последующей жизни, показывают, что, первый ученик у профессоров, он не был последним и в школе товарищества.

К концу студенческих лет Столетова столкновения между студентами и властями становились все острее. В 1861 году — Столетов тогда уже. был (Магистрантом — произошло событие, которое получило название «Битвы под Дрезденом». Началось все с того, что полиция начала арестовывать студентов.

«Весть о ночных арестах, — писал Ашевский, — привлекла к университету массы молодежи, которая обратилась к попечителю с просьбой походатайствовать об освобождении арестованных, но снова получила отказ. Тогда решено было обратиться прямо к Тучкову, и несколько сот студентов отправились к генерал-губернаторскому дому на Тверскую площадь. Остановившись перед крыльцом генерал-губернаторского дома, студенты отправили к Тучкову четырех депутатов с ходатайством об освобождении арестованных товарищей; но прежде чем депутаты вернулись, на Тверской площади разразилось «Дрезденское сражение» (против гостиницы «Дрезден») или, вернее, настоящая бойня, рассказы о которой нельзя читать без содрогания и ужаса даже в наше притупляющее нервы время. Студенты подверглись неожиданному нападению со стороны конной и пешей полиции; до двухсот человек были загнаны на ближайший полицейский двор, студенты, желавшие спастись бегством, подверглись самой беспощадной травле, распространившейся с Тверской площади чуть ли не на всю Москву и сопровождавшейся самым грубым насилием, издевательствами и побоями».

«Началась ужасная травля по всем улицам города; где только показывалась студенческая фуражка, полиция и жандармы устремлялись на несчастных жертв и били их бесчеловечным образом. Конные жандармы на полном скаку нагоняли студентов, хватали их за шиворот или за волосы и, продолжая скакать, волочили их за собой, так что ноги их стучали по камням…»

Герценовский «Колокол» в статье «Третья кровь» гневно отозвался на репрессии против студенчества,

III. Шестидесятники

Шестидесятники… Смысл этого слова определяется не только хронологией. Ведь и термин «шестидесятые годы», которым пользуются историки, имеет не точно хронологическое происхождение.

Начало периода, который называют шестидесятыми годами, историки относят к 1855 году. Термин этот употребляется для характеристики определенного этапа в истории экономических отношений, классовой борьбы, общественно-революционного движения, общественных и литературных направлений в России XIX века. В шестидесятые годы начался общественный подъем. Шелгунов сравнивал этот подъем с состоянием человека, проснувшегося после летаргического сна. «Мы все тогда (в конце 1850-х годов) и горели, и любили, и хотели работать. Это было удивительное время, время, когда всякий хотел думать, читать и учиться и когда каждый, у кого что-нибудь было за душой, хотел высказать это громко».

«Все умственное движение шестидесятых годов, — продолжает Шелгунов, — явилось так же неизбежно и органически, как является свежая молодая поросль в лесу на освещенной поляне. Как только Крымская война кончилась и все дохнуло новым, более свободным воздухом, все, что было в России интеллигентного, с крайних верхов и до крайних низов, начало думать, как оно еще никогда прежде не думало. Думать заставил Севастополь, и он же пробудил во всех критическую мысль, ставшую всеобщим достоянием. Тут никто ничего не мог ни поделать, ни изменить. Все стали думать, и думать в одном направлении, в направлении свободы, в направлении разработки лучших условий жизни для всех и для каждого».