Казеннокоштные издавна отличались смелостью своих убеждений.
Вот что писал Н. И. Пирогов, учившийся в университете еще в двадцатых годах XIX века. «В 10-м нумере (общежития казеннокоштных.
На четвертом этаже университета жил когда-то и казеннокоштный студент Виссарион Белинский. Здесь, в тесной комнате, он читал свою антикрепостническую пьесу «Дмитрий Калинин». Здесь далеко за полночь, собравшись в кружок, засиживались молодые патриоты, здесь раздавались речи о свободе, о служении народу, о необходимости борьбы за его освобождение.
Молодежь много и жадно читала.
«Студенческая библиотека, существовавшая при университете, не могла удовлетворить нашей умственной жажды, — вспоминал студент, учившийся в одно время со Столетовым. — Мы стали искать себе образования и развития вне стен своего университета, на Никольской улице, в лавочках букинистов. Там мы рылись в разном книжном хламе, покупали журналы за старые годы, вырезывали из них статьи Белинского, Чаадаева, Искандера (Герцена. —
Во времена Столетова властителями дум молодого поколения становятся Герцен, Чернышевский, Добролюбов, Писарев.
«Содействовать славе не преходящей, а вечной своего отечества и благу человечества, — что может быть выше и вожделеннее этого» — эти слова Чернышевского становятся жизненным девизом шестидесятников.
Студенты не желали мириться с проявлениями произвола, реакционности и невежества и в своем доме — в университете.
В 1858 году во время лекции невежественного и грубого профессора славянских наречий Майкова все студенты один за другим демонстративно покинули аудиторию. Декан историко-филологического факультета С. М. Соловьев попробовал убедить студентов продолжать слушать лекции Майкова, но безуспешно. Студенты добились того, что Соловьев сам стал ходатайствовать об устранении Майкова, который вынужден был подать в отставку. Вскоре студенты добились устранения и профессора Орнатского, в лекциях которого раздавалась «самая бесшабашная хула всему человеческому, всему научному».
В том же году произошла и так называемая «варнековская история».
Однажды сквозь массивные двери аудитории медицинского факультета в коридор донеслись свист, шикание и топот. Дверь распахнулась, и из аудитории выскочил бледный и растерявшийся профессор Варнек.
Студенты возненавидели его за то, что он постоянно оскорблял и их достоинство и их национальную гордость.
Варнек устраивал на своих лекциях настоящие шутовские комедии. Однажды он целый час ломался перед слушателями, изображая медведя и говоря, что такими же он представляет себе русских людей. В другой раз Варнек, объявив, что он устроит репетицию экзаменов, вслед за этим добавил: «Всех спросить не успею, поэтому кто с «о» (циничный намек на слово «осел»), может идти домой».
Наконец терпение студентов лопнуло, и они решили выгнать Варнека из аудитории. Освистывать его явились не только медики, но и студенты других факультетов. Деятельное участие в изгнании Варнека приняли казеннокоштные студенты, и, кто знает, быть может, среди них был и Столетов.
Начальство устроило следствие.
Объявив о временном закрытии первого курса медицинского факультета, оно стало вызывать в правление университета студентов, с тем чтобы заставить их дать подписку о согласии слушать лекции Варнека. Но на следующей лекции студенты опять выгнали ненавистного профессора. 17 человек были исключены из университета, но студенты все же добились отставки Варнека.
Участники «варнековской истории» ставили себе более широкие цели, чем изгнание ненавистного профессора. «Разве мы из-за одного Варнека затеяли такую историю? — писала студенческая газета «Искра». — В этом случае игра не стоила бы свеч». Изгоняя Варнека, студенты требовали изменения всей университетской жизни.
«Варнековская история» получила широкую огласку. В «Колоколе» Герцен поместил несколько статей о волнениях в Московском университете.