Только из-за растущего хаосаВ наших городах классовой борьбыКое-кто из нас в эти годы решилНе говорить больше о портовых городах, о снеге на крышах, о женщинах,О запахе спелых яблок в подвале, о радостях плоти,Обо всем, что делает человека счастливым и человечным,А говорить отныне только о хаосеИ значит стать односторонним, сухим, погруженнымТолько в политику, в сухой «недостойный» словарьПолитической экономии,Чтобы чудовищная мешанинаСнегопадов (они не только холодные — мы это знаем!),Эксплуатации, восставшей плоти и классового судаНе заставила нас оправдать этот стольМногосторонний мир и найтиРадость в противоречьях этой кровавой жизни.Вы поймете меня.
Старинные преданьяСообщают легенду одну,О том, как попала МедеяВ чужую злую страну.Иноземец, ее полюбивший,Увез Медею с собой.Сказал: «Ты будешь как домаВ стране, где дом мой родной».Но были ей непонятныЗдешние речь и молва.Для «хлеба», «воды» и «неба»У них другие слова.Им странны ее наряды,Обычаи, цвет волос.И часто косые взглядыЕй замечать довелось.О судьбе МедеиРассказывает Еврипид.В хорах его слышен отзвукДавних злодейств и обид.Беспощадно она покаралаНегостеприимный кров.И покрылись прахом забвеньяРазвалины городов.Минули тысячелетья,И распространился слух,Будто снова МедеиУ нас появились вдруг.Средь антенн, заводов, трамваевОжил древний навет —В двадцатом веке, в Берлине,В преддверье страшных лет.
1934
Перечитывая «Время, когда я был богат»
Перевод И. Фрадкина
Сладкий вкус собственности я почувствовал хорошо, и я рад,Что я его почувствовал. Гулять в своем парке, принимать гостей,Обсуждать строительные планы, как это делали до меняДругие люди моей профессии, — все этоМне нравилось, в чем и признаюсь. Но семи недельС меня хватило. Я ушел без сожаления или почти без сожаления.Когда я это писал, мне уже было трудно себя вспомнить. Ныне,Спрашивая себя, был ли бы я готов много лгатьРади того, чтобы сохранить эту собственность,Я знаю: много — нет. Поэтому я думаю —Ничего плохого не было в том, что я владел собственностью.Это было немало, но естьНечто большее.