Дальнейшие действия казачьего атамана красноречиво свидетельствуют о том, что и целование милостивой государевой грамоты, и переговоры с воеводами, и обещания впредь против царской воли не идти, и другие авансы, которые получили власти от Разина, были лишь имитацией покорности. Он не желал вступать в компромисс с власть имущими и был далек от классового примирения с ними. Сделав по пути следования остановку в Царицыне, Степан Тимофеевич приказал сбить замки с острога и выпустить тюремных сидельцев. С городовым воеводой А. Унковским, о должностных преступлениях которого и насилиях, чинимых им простому люду, Разин был наслышан, он поговорил по-казацки круто: бранил и грозился убить, если тот опять возьмется за старое, а один из повстанческих командиров, дабы слова атамана лучше дошли, отодрал царицынского правителя за бороду, что по тем временам было неслыханным унижением чести и мужского достоинства, а для дворянина — тем более. Начальному человеку Л. Плохово, явившемуся к повстанческому атаману с жалобой на то, что чуть ли не половина находившихся под его командованием стрельцов переметнулась к разинцам, он ответил: «У казаков-де того не повелось, что беглых людей отдавать». А полковнику Видеросу, которому воевода Прозоровский поручил склонить Разина к возвращению астраханцев, присоединившихся к повстанческому отряду, Разин заявил: «Должен я предать своих друзей и тех, кто последовал за мной из любви и преданности? Добро же, передай твоему начальнику Прозоровскому, что я не считаюсь ни с ним, ни с царем, что в скором времени явлюсь к ним предъявить свои требования».
В фольклоре о плавании разинцев в Персию события заметно романтизированы. Степан Тимофеевич и его «детушки» неизменно одолевают всех недругов, не знают поражений. В былинном эпосе «по морю синему, по Хвалынскому» «добры молодцы донские казаки» плывут вместе с самыми любимыми и популярными на Руси богатырями Ильей Муромцем и Добрыней Никитичем. В этом нашли воплощение вера народа в силу своего нового заступника — Разина, стремление «подкрепить» его ряды могучими героями, которых вовеки веков не одолеть никому. Наделение «батюшки» Степана Тимофеевича былинными чертами началось еще при его жизни. При объяснении секрета его успехов и в стане врагов, и в лагере друзей на первом плане непременно была военная удача. Долгое время победы участников персидского похода в освещении современников и потомков оставались не более чем цепью счастливых для Разина и его сподвижников случайностей. Но факты позволяют со всей определенностью говорить о воинском искусстве Степана Разина, об умении решительно и тактически неожиданно для противника действовать на суше и на море. Казацкие приемы боя, которые испробовал донской атаман в столкновениях с правительственным войском, оказались очень результативными и непостижимыми для царских воевод.
Персидский поход — начальный этап крестьянской войны, когда в непосредственные действия против класса феодалов еще не втянута огромная народная масса. Объясняется это тем, что первая проба сил разинцев осуществлялась в основном вне России. Кроме того, в 1667–1669 годах при всей остроте социального противоборства между восставшими и власть имущими первые были еще не готовы вступить в решительную схватку со своим классовым противником. У них были побочные цели — взять «зипуны», захватить «ясырь», поискать «вольную землицу». Но мало-помалу обогащение, интерес к добыче отступают на задний план перед жгучей потребностью наказать обидчиков народа, стать им неумолимыми судьями. Князья казачьей вольницы считают, что восстановить справедливость, защитить задавленных гнетом людей — их естественное призвание. Оттого повстанческий атаман не склоняет головы перед царскими сатрапами, оттого гордо ответствует князьям и боярам, оттого считает себя вправе чинить суд над воеводами и стрелецкими командирами, о которых идет недобрая молва.
Стала Волга река казачья
В лучах славы вернулись князья казачьей вольницы на родной Дон. Овеянное легендами, имя Степана Разина становится социальным магнитом, притягивающим к нему сотни и сотни обездоленных. Весть о народном заступнике «батюшке» Степане Тимофеевиче разнеслась далеко по России. Простому люду не столько кружила голову молва о несметных богатствах, привезенных разинцами с персидских берегов, сколько согревала сердце мысль о том, что нашелся человек, посмевший спорить с боярами и вельможами, предъявлять им свои требования, а если надо, то и способный примерно их наказать, чтоб другим неповадно было обижать беззащитных.