Но куда большее впечатление, чем одежда, на астраханцев произвело то, с каким достоинством держали себя Разин и его сподвижники. Объединенные заветной мечтой найти вольную волюшку, они называли себя князьями казачьей вольницы и держались на равных с воеводами и боярами, словно и впрямь принадлежали к сановным князьям. Стрейс оставил выразительный словесный портрет С. Т. Разина: «Вид его величественный, осанка благородная, а выражение лица гордое; росту высокого, лицо рябоватое. Он обладал способностью внушать страх и вместе любовь. Что б ни приказал он, исполнялось беспрекословно и безропотно».
Короткое пребывание участников каспийского похода в Астрахани произвело ошеломляющее впечатление на население города. Неведомый иностранец, англичанин по национальности, воочию видевший, как восторженно встречали разинцев, не преминул отметить в своих записках, какой огромной популярностью они пользовались у местных жителей, однако этот автор недвусмысленно утверждает, что Разин попросту купил расположение астраханцев: «Когда ходил он по улицам, то бросал в народ золотые и другие награбленные им монеты, и оттого народ встречал его приветственными кликами…» Но другой иностранный очевидец — голландец Л. Фабрициус свидетельствует иное. Разин, пишет он, «сулил вскоре освободить всех от ярма и рабства боярского, к чему простолюдины охотно прислушивались, заверяя его, что все они не пожалеют сил, чтобы прийти к нему на помощь, только бы он начал». Вот чем, а вовсе не золотом завоевали князья казачьей вольницы симпатии астраханцев!
Астраханские власти пустили разинскую флотилию в город на условии, что казаки сдадут пушки и другое оружие, освободят именитых персидских пленников, вернут имущество шаха, в том числе чистокровных скакунов из его конюшен, а также всю остальную добычу. Частично Разин выполнил требование астраханских воевод, но настоял на том, чтобы казакам были оставлены 20 легких пушек и то добро, которое было добыто в персидском походе, так как пушки потребуются для обороны от нападений крымцев и ногайцев при возвращении на Дон, а что касается захваченной в Персии добычи, то она, по словам Разина, была уже вся поделена между казаками. Чтобы воеводы были посговорчивее, повстанческий предводитель оделил их богатыми подарками: И. С. Прозоровскому как главному наместнику была пожалована баснословной цены соболья шуба, а С. И. Львову, как сообщает Л. Фабрициус, «куча ценных вещей, в особенности жемчугов, прекрасных конских сбруй, усыпанных жемчугом и бирюзой, а также куча серебра и золота». Фабрициус свидетельствует, что Львов после этого принял Разина в названые сыновья и по русскому обычаю подарил ему икону в золотом окладе искусной работы. «В надлежащем месте, однако, к этому отнеслись весьма неодобрительно», — пишет тот же автор, имея в виду реакцию боярского правительства и самого «Тишайшего» на поступок сиятельного князя. Трудно сказать, чем руководствовался Львов, решив столь коротко сблизиться с Разиным. В принципе казацкие атаманы с Дона не считались в глазах столичной знати худородными людьми. Учитывая ту важную миссию, которую выполняли они по охране южных границ, в Москве их принимали по высокому чину. И все же поведение князя Львова не может не вызывать удивление, ибо он, разумеется, понимал, что, став нареченным отцом Разина и этим выказав ему свое явное благоволение, он одновременно рисковал накликать на себя монаршью немилость, что, кстати, и произошло. Принимая Разина в названые сыновья, князь Львов, конечно же, пускался в тонкую игру, в результате которой рассчитывал снять царившее в связи с пребыванием в Астрахани участников каспийского похода социальное напряжение, но чересчур переусердствовал. Однако, приобретя расположение Разина, Львов, сам того не ведая, сберег себе жизнь. Но об этом позднее.
Принимая все меры, чтобы побыстрее выпроводить разинцев на Дон, астраханская администрация во многом пошла им на уступки и не стала чинить препятствий, хотя они выполнили далеко не все ее предварительные требования. В начале сентября отряд Разина беспрепятственно покинул Астрахань.