Степан Разин

Удержать «товарыщей» от побегов домой к семьям было, наверное, непросто; по некоторым данным, Разин давал им краткие отпуска, но каким-то образом добивался их возвращения в Кагальник. То ли авторитет его был уже так велик и его боялись, то ли чем-то уж очень заманчивым он своих казаков соблазнял.

Потом шпион Келимбетов поехал в Черкасск, и там ему по пьянке проболтался казак Иван Волдырь: «Послал де его Стенька Разин к жене и брату своему в Черкаской городок и велел ему жене и брату сказать тайным обычаем, чтоб они приехали к нему, Стеньке, со всем ево пожитком и детьми». (Тут упоминаются «дети» во множественном числе, но неясно, чьи «дети» имеются в виду — только Степана или Степана и Фрола вместе). Выходит, что запрет жить с семьями на братьев Разиных не распространялся? Но тогда другие казаки должны были страшно возмущаться — куда больше, чем из-за какой-то княжны. Может быть, Разин не пускал их по домам, но разрешал привозить семьи? Это выглядело бы логично. Или его войско было в основном молодым и холостым?

Жил шпион в Черкасске четыре дня, и при нём приезжали из Азова татарские «присыльщики для перемирья», а казаки «миритца с ним не смели, а сказали им. — Приехал де блиско Черкаского городка Стенька Разин со товарыщи, и буде де он учинит с азовцы мимо их, казаков, какое дурно, и им де, казаком, впредь ни в чём верить не учнут. А принять де ево, Стеньку со товарыщи, в войско или в промысл они, казаки, не смеют, а хотят они, казаки, о том послать великому государю нарочную станицу, что великого государя повеленье и указ об нём, Стеньке Разине со товарыщи, будет. А в Черкаском городке атаман Корнило Яковлев (то ли у них с Самарениным только что произошла очередная «рокировочка», то ли был на сей раз дуумвират, то ли уже никто не различал этих двоих — в документах того периода часто упоминаются «войсковые старшины Корнила да Михайло», а Москва пишет, обращаясь то к одному, то к другому. — М. Ч.) и иные старшины и нарочитые казаки его Стенькино воровство не хвалят и к себе его не желают».

Шпион опять поехал к Разину, и тот ему заявил: «Послал де он к великому государю бить челом товарыщей своих 7 человек. И они де к нему, Стеньке, не бывали, и он де, Стенька, опасен великого государя гневу. А как де ево товарыщи с государевой милостивой грамотой к нему приедут, и он де Стенька служить великому государю рад с товарыщи своими и пойдёт на Крым или Азов, или где великого государя повеление будет, и покроет он вину свою великому государю службою своею. А буде де станичники ево с Москвы не будут, и он де, Стенька, чая от великого государя на себя опалы и казни, пошлёт в Запорот, и хотят соединитца з запорожскими черкасы вместе». Это была весьма серьёзная в тот период угроза. Надо полагать, Разину было понятно, что Келимбетов передаст её куда следует.

С. М. Соловьёв писал о разинцах: «Им всё равно, идти ли громить “басурманские” берега и гулять по Каспию или подстрекать низшие слои населения бунтовать против высших внутри России»; то и другое делалось, по мнению историка, лишь с целью грабежа; будущий мятеж — случайность, возникшая из-за того, что казаков не пускали обратно в Персию. «Лишённая таким образом надежды гулять по Каспийскому морю, огромная шайка опрокидывается внутрь государства...» Очень вероятно, что для подавляющего большинства рядовых казаков так и было. Но не для верхушки и уж во всяком случае не для Разина, который завязал отношения с украинскими гетманами ещё задолго до похода на Каспий. Да и кто мог помешать разинцам идти к берегам Персии снова? В общем-то никто, и, возможно, многие казаки именно этого и хотели — от первой-то экспедиции те, кто её финансировал, наверняка получили долю.

Ситуация на Украине была сложная и неприятная ни царю, ни Разину. Дорошенко, после того как уничтожил своего конкурента Брюховецкого (человека относительно порядочного, чего нельзя сказать о самом Дорошенко, хотя положение у него, конечно, было трудное), в декабре 1668 года начал переговоры с Алексеем Михайловичем о переходе Заднепровья под власть России, требуя, однако, очень широкой автономии; при этом он подвергался жестокой опале за «измену» со стороны Речи Посполитой и обрёл нового конкурента — запорожского кошевого гетмана Петра Суховиенка, бывшего писаря, который составил с крымским ханом проект договора о переходе всей Украины в подчинение Крыма.