Стефан Цвейг

Кто же этот загадочный «он», с кем писатель хотел нас познакомить? Быть может, это вовсе и не вымышленный персонаж его очередной блистательной новеллы. Не просто «допотопный книжный червь вымирающей породы», а реально живший букинист, торговец вразнос и скупщик, коих писатель в силу профессии и многолетнего увлечения коллекционированием рукописей знал в Вене до и после войны великое множество? Имя этого загадочного человека уже понятно из названия произведения – Якоб Мендель. Обладатель поразительной, изумительной памяти одинокий и одичавший затворник, ни с кем не вступавший в диалог, кроме каталогов и книг, годами сидевший за своим испещренным заметками столиком, «алтарем библиофильских откровений». Но если вдруг к нему обращались с определенным запросом на поиск самой редкой книги, он по памяти начинал перечислять, да еще и в хронологическом порядке все издания искомого объекта, цены по каталогам, адреса издательских домов. Словно стреляя остроконечными цифрами в воздух, называл годы публикаций и дополнительные источники, где когда-либо упоминалась заветная книга.

«Если в каталоге какого-нибудь регенсбургского букиниста книга была оценена в шесть марок, он тотчас припоминал, что два года тому назад другой экземпляр этой книги на распродаже в Вене пошел за четыре кроны и кем она была куплена. Нет, Якоб Мендель не забывал ни одного названия, ни одной цифры, он знал каждое растение, каждую инфузорию, каждую звезду в изменчивом зыбком книжном космосе… Ибо он читал так, как другие молятся, как играют азартные игроки, как пьяные безотчетно глядят в пространство; он читал так трогательно и самозабвенно, что с тех пор всякое иное отношение к чтению казалось мне профанацией»{117}.

Собирательный образ Якоба Менделя срисован автором как минимум с двух реально живших в описываемое время (предвоенные и военные годы) в Вене магов и чародеев книжного и музыкального искусства. И в первую очередь это Эйзебиус Мандычевский – славянского происхождения по отцу, румынского по матери, прославленный педагог, получивший первые уроки музыки еще в родных Черновцах, а затем в Венской консерватории на уроках гениального Роберта Фукса. Добившись больших высот в музыкальном мире, Мандычевский не только входил в ближний круг друзей Иоганнеса Брамса, но и кропотливо занимался подготовкой издания его полного собрания сочинений, а также собраний Шуберта и Гайдна. Не случайно по замыслу автора новеллы неграмотная уборщица, работавшая в кафе «Глюк», фрау Споршиль, чудом сохранила единственную оставшуюся от Якоба Менделя книгу – второй том библиотеки немецкой эротической и занимательной литературы Йозефа Гайдна, «хорошо известный каждому библиофилу справочник по галантной литературе».

Примечательно, что Эйзебиус Мандычевский скончается в Вене в конце лета 1929 года, а первая публикация новеллы «Мендель-букинист» появится на страницах «Neue Freie Presse» в трех частях в праздничных номерах 1–3 ноября того же года. Если быть внимательным, то можно увидеть, что Цвейг прямо упоминает имя этого человека в тексте. Проводя аналогию между Менделем и Мандычевским (даже их фамилии созвучны), он наделяет главного героя определенными чертами и талантами этого венского музыковеда: «Все без исключения любители книг знали Якоба Менделя. Так же как за советом относительно какого-нибудь музыкального произведения отправлялись к Еузебиусу Мандишевскому, в Общество друзей музыки, где он сидел в серой ермолке, с приветливой улыбкой на устах, среди папок и нот и с первого же взгляда легко разрешал труднейшие загадки…»{118}

Второй очевидный прототип – директор Венской публичной библиотеки Карл Глосси. Прославленный среди коллекционеров и букинистов эксперт, знаток творчества австрийского поэта Франца Грильпарцера и драматурга Эдуарда фон Бауэрнфельда, хранитель театральных и музыкальных собраний венского искусства XIX века, готовивший юбилейные каталоги различных городских выставок и публикации многих рукописей из архивов. 9 марта 1928 года Карл Глосси стал почетным гражданином Вены, после чего благополучно прожил еще восемь лет, и я вполне допускаю, что упоминание его имени в тексте – своего рода поздравительная «телеграмма», весточка благодарности автора за вклад этого трудолюбивого, одаренного знатока и ученого в систематизацию многих коллекций по театральному искусству.