Стефан Цвейг

«Какое удовольствие было наблюдать за тем, как этот слабый характер становится сильным!» – напишет он 1 сентября 1932 года Ромену Роллану после завершения биографии Марии-Антуанетты. Но до этого мы еще дойдем, а пока стоит помочь Цвейгу доблестно защитить титул доктора. «Мы зубрили ночи напролет» – и вот, наконец, в четверг 7 апреля 1904 года в Венском университете состоялся волнительный день защиты. Профессора Фридрих Йодль{99} и Лоренц Мюлльнер{100} по окончании доклада представили письменный отчет о диссертации{101} кандидата С. Цвейга. Комиссия похвалила его в первую очередь за выбор темы, ведь среди немецкоязычных студентов до него еще никто не занимался исследованием философских теорий Тэна. И самое главное, выпускнику поставили «отлично» за то, что весь материал при подготовке работы он старательно исследовал на языке оригинала, то есть на французском.

Девятнадцатого июля 1904 года Стефану Цвейгу торжественно присудили степень доктора философских наук. Наконец-то он мог вздохнуть с облегчением и словно в награду осенью получить из берлинского издательства «Egon Fleischel & C» долгожданный сборник своих новых рассказов «Любовь Эрики Эвальд».

Сборник включал рассказ «Странствие», напечатанный в «Neue Freie Presse» в апреле 1902 года. Рассказ «Звезда над лесом» («Stern überdem Walde»), повествующий о трагической любви молодого официанта Франсуа к родовитой польской графине Островской; узнав о ее отъезде в Варшаву, Франсуа бросается под поезд своей возлюбленной. Этот рассказ Стефан посвятил австрийскому поэту Францу Карлу Гинцки. Центральный рассказ «Любовь Эрики Эвальд», посвященный Хофману, как вы помните, уже был написан двумя годами ранее.

Последний рассказ, «Чудеса жизни» («Die Wunder des Lebens»), был посвящен университетскому другу Стефана, юристу Гансу Миллеру{102}. Еще одна кровавая трагическая история, будто бы происшедшая в Антверпене в XVI веке. Цвейг описывает противостояние между католиками и протестантами, погубившее много мирных людей, в том числе родителей еврейской девочки Эстер. Несчастная Эстер чудом остается в живых, но отныне воспитывается в удочерившей ее католической семье. Однажды к отчиму пятнадцатилетней девочки обратился художник, получивший заказ изобразить для церковного алтаря Мадонну с младенцем. Так девочка по воле Бога станет прототипом Мадонны для картины и прихожанкой ранее чуждой ей церкви. Когда на эту самую церковь нападут разъяренные бандиты с вилами, Эстер не побоится грудью защитить алтарь и картину, но обезумевшие люди убьют смелую девочку. «Убьют» они и Господа в сердце талантливого и верующего художника, пришедшего утром в церковь и обнаружившего в руках Эстер нарисованную им когда-то Мадонну с младенцем.

Аромат венской кофейни

Венское кафе представляло собой заведение особого рода, которое невозможно сравнить ни с каким другим в целом мире{103}.

Жарким июньским днем 1905 года в двери венского кафе «Pucher» вошел бедно одетый юноша с исписанным блокнотом в руках. Вряд ли он рассчитывал купить там пирожное, ведь кафе, располагавшееся на углу Вальнерштрассе и Кольмаркт по соседству с главной придворной кондитерской «Demel» и ювелирной мастерской «Rozet & Fischmeister»{104}, считалось одним из самых дорогих и роскошных в городе. Юноше было 14 лет, звали его Филипп Мюллер{105}. Весной того года он самостоятельно приехал в Вену из города Карансебеш в Венгрии{106}. Дома успел окончить гимназию и стать корреспондентом одной местной редакции. Его репортажи вызывали настолько оживленные споры, что однажды на газету подали в суд за клевету, но забрали заявление, узнав, что под псевдонимом скрывается несовершеннолетний автор.

После неудачной попытки учебы в педагогическом колледже Клаузенбурга{107}, конфликта с родителями и приступов депрессии юнец окажется в Вене. Несколько дней преследуя Стефана Цвейга, он в тот июньский день вручил ему за столиком кафе «Pucher» рукопись своих стихов о космосе, Вселенной, смыслах мироздания, надеясь, что именитый новеллист поможет с публикацией. Цвейг вежливо берет стихи, но случайно теряет рукопись. Остается загадкой, почему Филипп, узнав о случившемся, не попытался восстановить «космическую поэзию» по памяти. Человечество о содержании этой тетради так никогда и не узнает.