Стефан Цвейг

Через несколько дней Муссолини приказал отправить заключенного доктора в тюрьму на один из островов Южной Италии, где врачу уже дозволялось видеть жену и сына. Пройдет еще два с половиной года, и Джермани выйдет на свободу. Из письма Роллану от 17 января 1933 года: «Совершенно секретно (не хочу, чтобы это стало известно): я добился, по-моему, высочайшего литературного успеха моей жизни, выше Нобелевской премии, я спас доктора Джермани. Как Вы знаете, я писал лично Муссолини и просил заменить тюрьму высылкой – сегодня он ответил через посольство в Вене, что не только удовлетворит мое ходатайство, но что вскоре последует и освобождение. Я совершенно счастлив, ибо его бедная жена была на грани безумия».

* * *

Через две недели после столь восторженной победы добра над злом «на грани безумия» окажется не только Эльза Джермани, но вся цивилизованная часть Европы, ведь 30 января 1933 года политическая ситуация в Германии радикально изменилась: престарелый президент Гинденбург назначил рейхсканцлером Адольфа Гитлера. «В Германии в 1933 году к власти пришел нацизм, открыто глумившийся над идеалами и заветами гуманизма, которые всегда были так дороги Цвейгу» (Борис Иванович Пуришев).

С приходом нацистов к власти в Германии главным объектом антисемитской травли стали евреи. В двери их квартир поначалу вежливо, но настойчиво стучались сотрудники гестапо. С их первыми шагами на Германию, а затем и на всю Европу покатился кровавый железный маховик беззакония, кромсающий тела, сердца и души художникам, музыкантам, дирижерам, врачам, писателям, банкирам. Уже 7 апреля в Германии появились первые антисемитские законы, объявившие всех евреев «неарийцами». Из органов юстиции и государственного аппарата, из лечебных и учебных учреждений молниеносно стали увольняться евреи и инакомыслящие, а их места занимались «своими людьми» с нацистской идеологией.

В печально знаменитую среду 10 мая по указанию Геббельса на площадях всех крупных городов Германии, когда стрелки часов достигли полуночи, состоялась акция публичного сожжения книг еврейских поэтов и писателей, якобы «подрывающих немецкий дух». В эту освещенную пламенем ненависти ночь обгоревшие страницы книг 93 авторов пепельным столбом взмыли к черному небу на берлинской площади Оперы и еще двадцати площадях страны.

Из письма Цвейга Роллану от 10 мая 1933 года: «Мой дорогой друг, я отвечаю Вам сегодня, 10 мая, в день моей славы, ибо мои книги сжигают на костре в Берлине, перед университетом, где я в присутствии 1000 слушателей говорил о Вас, и недалеко от театра, в котором играли мои пьесы. С тех пор, как мое имя занесено в известный список, – почти ни слова из Германии. Мне просто боятся писать!» Одновременно с письмом Роллану Цвейг пишет весточку Зигмунду Фрейду и прикладывает к письму копию бразильского издания своего эссе о нем из трилогии «Исцеление духом», добавив на титуле: «Уважаемому мастеру в год сожжения книги от его преданного Стефана Цвейга».

Незадолго до того, в середине марта, писатель совершит лекционное турне по Швейцарии, как всегда с большим успехом выступит в Монтрё и Цюрихе и с гордостью расскажет в письме Фридерике, что только в одном Цюрихе «пришлось подписать почти восемьсот экземпляров книг в двух книжных магазинах. Продажи здесь по-прежнему растут. Пока я держусь хорошо, хотя совсем не выспался; я пишу это письмо в поезде карандашом, потому что мои авторучки (все три) закончились, когда я подписывал книги».

Поездом он добрался до Берна, где прочитал лекцию о Роллане и 12 марта в вечернем прямом эфире на радиостанции «Schweizer-Illustrierte» выступил с чтением своих произведений. Возможно, что приглашенный гость выступал в эфире час и более, вот только сохранились от эфира лишь две аудиозаписи его голоса: стихотворение «Скульптор», посвященное Родену, и «Гимн путешествию» («Hymnus an die Reise»).

В июне 1933 года он отправился поправить здоровье на бальнеологический курорт Бад-Гаштайн с очередной иллюзорной надеждой, что сможет бросить две вредные привычки – кофе и табак. Расстаться с употреблением любимого напитка и ароматных сигар марки «Gaisberg», разумеется, не получилось, но, может быть, именно эти вредные подспорья в минуты долгих раздумий наводили его на самые правильные цели и мысли.