Стефан Цвейг

Сам виновник торжества в свою очередь поделился вестью об окончании работы над романом с тем, чье имя было так созвучно определению и слову «роман» – с Роменом Ролланом. 1 сентября 1932 года друг узнает, что «книга моя закончена. Она стала пугающе толстой, 600 страниц, хотя там нет ни анекдотов, ни болтовни; но какое удовольствие было наблюдать за тем, как этот слабый характер становится сильным. Рожденному сильным слишком легко быть мужественным, но все величие человека состоит в том, чтобы становиться выше и лучше, чем был. Очень хочется узнать Ваше впечатление. Знаю, что у Вас много работы. Но, может быть, Вас все же заинтересует это письмо фрау Джермани. Оно глубоко меня тронуло. Пока не знаю, что предприму. Есть мысль написать непосредственно Муссолини. Он очень спесив, и, возможно, если обратиться к нему лично, он согласится скорее, чем если действовать публично. Я пока еще не решил, но если я это сделаю, то до этого покажу письмо Вам. Вы, конечно, понимаете, что с моей стороны это была бы жертва, ибо в тысячу раз охотнее я атаковал бы его публично. Но страдания женщины стоят больше, чем моя гордость и мои удобства, не правда ли?»

Из письма, написанного испуганной женщиной по имени Эльза, Цвейг узнал о том, что ее муж Джузеппе Джермани, когда-то получивший поддержку от лидера социалистов Джакомо Маттеотти, остался верен политику до конца и после убийства Маттеотти фашистами стал одним из тех, кто пронес по улицам Рима гроб с его телом – за что получил анонимные угрозы, вынудившие его покинуть Италию. Но судьба семьи Маттеотти не давала Джузеппе покоя и за границей: помня своего благодетеля, он предпринял попытку нелегально переправить детей покойного за пределы страны. Попытка не удалась, Джермани был арестован. Прокурор, дабы как можно пуще назначить наказание, провел доктора по процессу, связанному с заранее спланированным вооруженным покушением на Муссолини. Заслуженный врач Джузеппе Джермани, получивший в Первую мировую высшие военные награды, был приговорен к десяти годам тюрьмы строгого режима. Женщина просила, умоляла помочь ей объединить для публичного протеста видных писателей Европы.

Пытаться устраивать публичный протест Цвейг отсоветовал сразу, пояснив свои опасения тем аргументом, что любая форма протеста «ухудшит положение мужа: никогда Муссолини не пожелает, а если даже и пожелает, то не сможет смягчить наказание, если ему попытаются навязать его извне». Все, что он смог тогда пообещать Эльзе, так это самому поехать в Италию и постараться уговорить «добрых друзей во влиятельных кругах» нелегально помочь невиновному человеку. В Италии, разумеется, ему никто не помог, Муссолини боялись как огня даже при произнесении его «священного» имени. После чего писатель решил напрямую обратиться к дуче, прекрасно зная, что лидер Национальной фашистской партии Италии был давним поклонником его творчества. На этот единственный шанс он и сделал ставку.

Из письма Роллану от 18 декабря 1932 года: «Я тут много занимался делом доктора Джермани. Отчаяние его жены глубоко тронуло меня. Я сделал все, что было в моих силах. Испробовал самые разные возможности помочь ей. Все боятся и отшатываются! Наконец, только Вы можете понять, чего мне стоило это предприятие, – я написал письмо непосредственно Муссолини; надеюсь, достойно и не коленопреклоненно. Совесть моя чиста. Я взялся за дело Джермани как за свое из сострадания к его жене и пошел прямо к цели, обратившись к единственному человеку, который может ему помочь. А будут ли там запрещать мои книги или здесь величать трусом за то, что я писал Муссолини, мне все равно».

О содержании его обращения к дуче мы можем догадываться лишь по мемуарам Цвейга, где в некоторых подробностях он прольет свет истины на эту малоизвестную историю: «Не хочется начинать с лести, или утверждать, будто мне неизвестен поступок доктора и мера его вины. Но я познакомился с его женой, которая, несомненно, ни в чем не виновата, а на нее тоже падет вся тяжесть наказания, если ее муж проведет эти годы в тюрьме. Ни в коем случае не хочу оспаривать приговор, но смею думать, что это спасло бы жизнь женщины, если бы ее мужа вместо тюрьмы поместили на одном из островов для заключенных, где женам и детям разрешено жить вместе с сосланными. Это письмо, адресованное его превосходительству Бенито Муссолини, я бросил в обыкновенный зальцбургский почтовый ящик. Через четыре дня итальянское посольство в Вене известило меня, что его превосходительство просит поблагодарить меня и сообщить, что мое пожелание он учтет и уже предусмотрел сокращение срока наказания. Одновременно из Италии пришла телеграмма, подтверждавшая перевод, о котором просили. Одним росчерком пера Муссолини самолично исполнил мою просьбу, и в самом деле, осужденный вскоре вообще был помилован. Ни одно письмо в моей жизни не доставило мне столько радости и удовлетворения, и если говорить о литературном успехе, то об этом я думаю с особой благодарностью»{386}.