Стефан Цвейг

В июле 1921 года ей первой попадет в руки письмо от неизвестного юноши, видевшего в Цвейге опору и надежду на «спасение». Надо сказать, что после войны подобных писем ему приходило много: «Благодаря моим антивоенным выступлениям я приобрел определенный авторитет, в частности у молодежи». Вот и очередная просьба непризнанного поэта, доставленная известному писателю, чьи новеллы выходили многотысячными тиражами в Германии, извещала о незадавшейся жизни молодого автора, его тяжелом душевном кризисе, нереализованности в творчестве.

Юношу звали Эрих Мария Ремарк. В школьные годы его родители многократно переезжали, что мешало мальчику спокойно учиться и заводить себе друзей. Его не понимал родной отец, устраивавший скандалы за то, что сын мечтает стать поэтом, а не учителем. Над ним смеялись одноклассники и называли «пачкуном», выхватывая исписанные листки и бросая их в урну. Война не даст Эриху закончить семинарию; в ноябре 1916 года его призовут в резерв, а летом 1917-го переведут в действующую армию на Западный фронт, где спустя месяц осколки гранаты ранят несчастного в шею, ногу и руку. В госпитале Эрих узнает о смерти матери и окончательно потеряет веру в будущее. После войны он сменит немало профессий (какое-то время даже будет продавцом надгробных памятников), прежде чем напишет первый роман «Приют грез», а затем роман «Гэм», но первый и второй «выстрел» в большую литературу не долетят до цели, угодив не в сердца читателей, а в утробу прожорливых критиков.

«Господин Стефан Цвейг, пишу Вам с решимостью человека, для которого “быть или не быть” стало главным вопросом, а также по праву любого что-либо созидающего человека. Мне 23 года, у родителей я был “мальчиком для битья”, бродил по стране, пас овец, работал на фабрике, служил в армии, самоучкой набирался знаний, учительствовал, писал. В настоящий момент в моей судьбе все так переплелось и запуталось, идет такая ужасная творческая борьба (ибо творчество для меня не литературная забава и не академическое занятие, но кровное дело, вопрос жизни и смерти), что я остро нуждаюсь в добрых советчиках. Гордыня мешает мне излить душу, но бывают часы и минуты, когда требуется дружеское участие, когда пройти какой-то отрезок пути в одиночку невозможно. Сегодня мне нужен человек, которому бы я внимал, безусловно, доверял, верил и за кем бы следовал. Кроме Вас, я не вижу другого такого человека! Вы исключительно тонко чувствуете людей, проникаетесь их мыслями и заботами.

Итак, вот моя просьба: Вы должны сказать мне, по правильному ли пути я иду. Хотел бы послать Вам несколько осколков, отлетевших от камня при мучительной работе резцом, и услышать Ваш приговор… Для меня это вопрос жизни и смерти. Или я сломаюсь, или прорвусь. Жизнь и творчество слились во мне с такой чудовищной силой, что разъединить их пока не удалось. Страдаю же от этого сплава неимоверно. Словно затравленный зверь, несся я бог весть куда под градом вопросов, ощущая свою особую миссию и страшно мучаясь от этого, и вот теперь стою над бездной: это действительно миссия или нечто такое, что судорожно пожирает самое себя в мареве галлюцинаций? Если так, то лучше – в бездну, в мягкое, как лебяжий пух, Ничто. Пишу Вам, господин Цвейг, и прошу как человек человека: сообщите мне, могу ли я послать на суд Вам несколько стихотворений, несколько осколков моей неистовой работы над “великим” произведением. Впрочем, осмелюсь приложить их уже к этому письму».

Доброжелательный Цвейг не мог оставить без ответа письмо молодого поэта, пребывающего в творческом кризисе, и прежде всего посоветовал ему немедленно устроиться журналистом в любую, самую крохотную редакцию своего города. По его мнению, только это даст возможность досыта есть («голодное существование на уровне выживания мало способствует творчеству»), поможет уверить отца в том, что сын занимается стоящим и серьезным делом, за которое платят. После чего посоветовал сосредоточить все силы и мысли на новом романе, рассказать в нем правду о жизни и смерти и ничего не выдумывать, опираясь только на личный опыт и впечатления: «Работай. Не отчаивайся, не опускай руки. Будь готов к поражениям. Литература – это лишь десять процентов таланта и девяносто процентов усидчивости».

С уверенностью можно сказать, что с этого письма-поддержки началось восхождение Ремарка как писателя. Доказательство тому – еще одно письмо, отправленное им в июне 1929 года в Зальцбург вместе с экземпляром романа «На Западном фронте без перемен»: «Когда я уже почти не верил, что человек может быть добр к другому человеку, Вы написали мне очень теплое письмо. Я хранил его все годы среди тех немногих вещей, расстаться с которыми был просто не в силах. Оно служило мне утешением в дни продолжительных депрессий».