Стефан Цвейг

Через пятнадцать лет в «Легенде о сестрах-близнецах» он продолжит свои рассуждения о сексуальной психологии мужчин и женщин: «Творец мира сего, когда мастерил мужчин, явно что-то перекосил в них; поэтому они всегда требуют от женщин обратное тому, что те им предлагают: если женщина легко отдается им, мужчины вместо благодарности уверяют, что они могут любить чистой любовью только невинность. А если женщина хочет соблюсти невинность, они только о том и думают, как бы вырвать у нее бережно хранимое сокровище. И никогда не находят они покоя, ибо противоречивость их желаний требует вечной борьбы между плотью и духом…»{275}

* * *

В январе 1913 года он отправляется в Прагу, затем в Дрезден и Лейпциг на театральные премьеры. Вечерами ведет дневник. «Письма издалека, которые мне отправляет Фридерика, сияют. Они настолько полны преданности, что я не понимаю, за что Бог дал мне все это. Я знаю, что не заслуживаю такого своей бессмысленной тратой жизни. Пусть Париж станет испытанием…» 2 марта ночным поездом он действительно отбывает в Париж, а Фридерика бессонными ночами сидит у кроватки Сюзи, делая в тетрадях наброски своего будущего романа «Птичка», и обо всем оповещает Стефана в письмах. Он по много раз перечитывал ее весточки, в свободные минуты бросался составлять ответные послания, даже писал стихотворения:

Милая, в миг пробужденья
Пару строк моих прочти,
Улыбнись, мое смятенье
За обиду не сочти.
Пусть – легки, невинны, ясны,
Они явятся к утру,
Не огонь, не пламень страстный,
Не трепещут на ветру.
Заключу в объятья – строки,
Вспыхнут сердце и любовь,
Чтобы грудь твоя и щеки
Залились румянцем вновь.

«Париж, Париж, Париж! И сразу же в бездонную чашу этого имени вливается пестрый поток грез. Париж – это блеск, изящество, радость, окрыленность, задор. Париж – антипровинция, это свобода, и прежде всего женщины, множество женщин. Он неожиданно и непременно романтически познакомится с одною из них, юною, прекрасною, нежною, элегантною…»{276}

В Париже, где он провел шесть недель вдали от Фридерики, произошло и его увлечение красивой французской модисткой Марцеллой, мастерицей по изготовлению женских шляп, платьев и пальто. Буквально накануне встречи Марцелла развелась и легко увлеклась обаятельным писателем из Австрии, поселившимся в отеле «Божоле» на улице Божоле, 15, с видом на сады Пале-Рояля. Марцелле льстило, что ее новый друг и любовник принимал в своем номере первых писателей и поэтов Парижа, бесконечно много знал о музыке, искусстве, литературе, архитектуре. Ромен Роллан не раз навещал друга в отеле и в дневнике подробно документировал их встречи.

«4 марта 1913 года. Визит к Стефану Цвейгу, который на месяц приехал в Париж. Старая Германия в данном случае явилась ко мне в облике молодого еврея тридцати двух лет, жгучего брюнета, с коротко остриженными волосами и маленькими усиками, все достаточно ярко выраженного типа, – с плавной и слегка тяжеловатой речью. Очень любезен со мной. (Жан-Ришара Блока в свое время он встретил весьма надменно.) Широкий, открытый ум. Хорошо изъясняется по-французски. Читает на всех западноевропейских языках».

«17 марта 1913 года. Обедал близ Пале-Рояля, в ресторане “Бэф-а-ля-мод”; вместе со мной были Цвейг, Верхарн, Райнер Мария Рильке, Базальжетт. Беседа затянулась до половины пятого – в комнате Цвейга. <…> Цвейг с гордостью показывает нам только что приобретенную им рукопись Верлена “Галантные празднества”. Если судить по почерку и бумаге, она кажется написанной чуть ли не в 1840 году. Цвейг вспоминает, как три или четыре года тому назад Герман Бар, приехав в Париж с целью встретить одного писателя (речь идет обо мне), навел о нем справки в литературных кругах; никто не знал, даже просто не слышал такого имени. Кажется, Цвейг потрясен моим сегодняшним влиянием во всех странах; ему хотелось бы, чтобы я, по примеру Достоевского, начал единолично издавать свой собственный печатный орган, с тем чтобы он стал путеводным огнем для умов Европы. <…> Цвейг только что нанес визит Сюаресу: тот произвел на него очень сильное впечатление. <…> Осматривал собрание картин, принадлежавших госпоже Андрэ и недавно переданных Французскому институту по завещанию владелицы (выставка картин может быть открыта для широкой публики не ранее чем через полгода). Хранитель картинной галереи, мой друг Э. Берто, радушно продемонстрировал ее сокровища нам обоим, то есть Стефану Цвейгу и мне…»