Стефан Цвейг

Операцию и послеоперационную реабилитацию в течение месяца он проведет в венском больничном санатории «Loew», основанном австрийским врачом Генрихом Лёвом (Heinrich Loew, 1813–1873) в середине XIX века. Благодаря его сыну, доктору Антону Лёву (Anton Loew, 1847–1907), к началу нового века больница обрела более просторное здание на Марианенгассе, 20, увеличила число коек и палат, создала лабораторию бактериологических и гистологических исследований, открыла отделения гинекологии и хирургии, а в соседних к больнице жилых домах администрация арендовала и обустроила служебные квартиры для персонала.

В «Loew» под наблюдением лучших специалистов Вены свои последние дни проведут актеры Йозеф Кайнц и Александр Жирарди, директор издательства «Universal Edition»{257} Эмиль Герцка и главный кумир Цвейга в мире музыки Густав Малер, госпитализированный сразу после возвращения из Франции на покой кислородных подушек. В палатах этой больницы навсегда прервалось дыхание многих гениев города Вены – гениев, которые в воображении Стефана Цвейга продолжали жить, дышать, творить свое великое актерское и музыкальное искусство руками и душами учеников. «В каком-нибудь немецком городе дирижер поднимает палочку. В его жестах, в его манере я ощущаю Малера, мне не нужно задавать вопросов, чтобы узнать: это тоже его ученик <…> Как в театре я до сих пор часто слышу голос Кайнца, отчетливый, как будто он льется из его навеки умолкшей груди».

После успешной операции на «неумолкшей груди» писателя останется небольшой шрам, который под рубашками и костюмами никогда и никто не увидит, но благодаря в том числе которому Стефан избежит призыва на фронт осенью 1914 года. Правда, наркоз и восстановительные процедуры нарушили привычный ритм его будней, вызвали бессонницу, лишили аппетита, покоя, чтения, отчего он сильно нервничал, пока находился под капельницами. С получением «выписки», оказавшись дома, но продолжая бо`льшую часть дня проводить в постели, его настроение значительно улучшилось, ведь с того дня он начал диктовать поручения своему секретарю по всем накопившимся вопросам.

В ноябре 1911 года «Insel» выпустил тиражом десять тысяч экземпляров новый сборник его новелл, книгу «Первые переживания» с подзаголовком «Четыре истории из страны детства»{258}. Главными героями их станут подростки, «простодушные создания», дети типичных буржуазных семей, волнительно переживающие свои первые столкновения с миром взрослых, непонятным и во многом «постыдным», по их представлениям, миром родителей. Б. Сучков писал: «На их душах, простых и доверчивых, наивных и добрых, Цвейг как бы проверяет объективную ценность жизни, в которую неизбежно войдут его герои, – жизни обычной, повседневной, внешне благопристойной и благополучной. И по мере того как с нее сходит налет загадочности, она предстает перед детским взором в истинном облике – неправедная, нечистая, пропитанная обманом и горем»{259}.

В начале книги мы говорили, что главный женский образ в новелле «Жгучая тайна» во многом напоминает характером, поведением, даже внешностью родную мать писателя. Еврейка «в расцвете зрелой красоты» с красивым древнегерманским именем Матильда явно перекликается с именем его матери (Матильда – Ида). Более того, современные интернет-ресурсы, занимающиеся расчетом имен на «совместимость» при исследовании характеристик этих двух женских имен, дают результат совместимости 85,08 процента.

Прямолинейно и прозрачно намекая на введенное Фрейдом в 1910 году понятие «эдипов комплекс», Стефан Цвейг анализирует причины ненависти двенадцатилетнего мальчика Эдгара к «предателю-барону», которого он поначалу считал своим лучшим другом. Исследует и описывает чувство ревности ребенка к своей «не очень строгой» матери, которую Эдгар любит и своим объектом любви ни с кем не собирается делиться. Барон, богач, «всеобщий любимец, повсюду принимаемый с распростертыми объятиями», в свою очередь, первым обманывает мальчишку. Согласно его плану, детские руки сами «прокладывают для него мост» к желанной добыче. По его представлениям, сын прелестной дамы – «посредник», доверие которого можно приобрести обманом «без всяких усилий».

«Заметив галантное обращение барона с матерью, он уже испытывал нечто вроде ревности.<…> Эдгар, мстя за предательство, упивался их бессильным гневом и в то же время с нетерпением и ненавистью ждал, когда этот подавляемый гнев вырвется наружу. Насмешливо прищуренными глазами окидывал он сердитое лицо барона. Он замечал, что барон бранится сквозь зубы и едва удерживается, чтобы не обрушить на него поток ругательств, и с злорадством наблюдал за все усиливающейся яростью матери; оба они явно жаждали предлога наброситься на него, устранить его или обезвредить. Но он не подавал ни малейшего повода. Его ненависть, взлелеянная долгими часами, научила его расчету, и он не делал ошибок»{260}.