Стефан Щербаковский. Тюренченский бой

И плакаты на каждом городском и сельском рынке продавались, а на плакатах русский солдат пинком под зад японца, а тот до самой Японии кувырком. А казак нагайкой японца — да по заду, а матрос нос японский саблей отрубает. И вообще япошки эти безбожники, а потому духа в них святого нету, и от одного вида русского штыка они в страхе бегут — вот что знали все солдаты 11-го Восточно-Сибирского стрелкового полка. Знали, что японцев англичане к войне подстрекали, что без англичан они никто и звать никак. Всё это солдатам и офицеры, и священники растолковали. С тем солдаты и шли в Манчжурию, с тем и стояли вот уже полтора месяца на этом высоком берегу этой огромной как Волга реки Ялу. Слышали солдаты, что сам главнокомандующий Куропаткин, когда съездил в эту Японию и посмотрел, как там солдат готовят, царю рассказал, что японский солдат Богу не молится и молитв не знает. А без молитвы солдат — не солдат, а одно название.

А в контратаку они сейчас пойдут, чтоб пинками в Ялу загнать этих иноверцев. И загонят! А то, как без них, славных солдат 11-го полка, и обойдутся? Как они пропустят такое веселье — японцев шапками закидать?!

Потому и заманили славные командиры японцев на берег, чтобы их потом да и в реку!

Так весело, подбадривая себя, говорили меж собой солдаты — ни один из них живого японца в глаза не видел, только на плакатах и карикатурах, ни один из них представления не имел, что происходит на берегу. Белые бусинки на дальних сопках если и разглядели, то те, кто в первом ряду стояли; а и разглядели, значения не придали. Настолько был высок боевой дух в 11-м стрелковом.

На двести километров растянул фронт вдоль высокого берега реки командующий, генерал Засулич. За полтора месяца стояния на реке не провел он ни одной разведки и не поставил ни одного правильного укрепления, до того презирал русский генерал японскую армию, впрочем, как и большинство русских высокопоставленных чинов6. Он сам себе придумал, как будет нападать враг, и по-другому быть не могло — он даже не представлял, сколько на корейском берегу японцев. И расставил отряды7 согласно тому, как ему виделся бой. На переправе поставил 12-й Восточно-Сибирский полк. Выше по течению — 22-й. На сопках артиллерию — все 78 пушек. За 22-м полком, на переправе, пулеметную роту. На юге, вниз по течению — 10-й полк. За ним кавалерию; и резерв. Полки поставил так, что ни один полк помочь другому никак не мог — несколько часов пути разделяли отряды. И никакой между ними связи. И потому 11-му резервному полку оставалось думать и гадать, что происходит там — на крутом берегу. А на крутом берегу давно был враг. А 22-й полк отступил без боя и был расстрелян на склоне сопок, оставшись лежать белыми бусинками средь маньчжурской травы и кустов. А артиллерия наша молчала, потому что и артиллеристы наши отступили по приказу, оставив японцам пушки. Пулеметчики — все полторы сотни — погибли или попали в плен. А кавалерия отступила, даже без приказа, а по желанию своего командира. И вся русская армия, что осталась защищать крутой берег — это они, солдаты 11-го полка. И сейчас им приказано идти в контратаку и сбросить японцев в реку. А японцев тех на обоих берегах — 45 тысяч. И два полка с пушками, что переправились, преследуют отступающие по приказу командования русские полки. И сейчас 11-й полк, вот в эту самую минуту бросится в контратаку против двух полков. Ничего этого не знали солдаты 11-го Восточно-Сибирского. Помолясь, с радостным сердцем они ждали сигнала к атаке.

— Оркестр! Марш! — полковник прокричал приказ задорно, точно ему не шестьдесят, а двадцать, и он — молодой солдат, штурмующий чеченский аул.

Оркестр вдарил марш! Вторя ему, весь полк, с чувством запел, содрогая маньчжурскую землю гимном «Боже царя храни».

Полк, державным шагом, выставив штыки вперед, шел опрокидывать японцев в реку. Первым, с обнаженной саблей, сам полковник Лайминг, по правую руку от него, с крестом в руке, полковой священник отец Стефан. И он, с полными глазами слез пел гимн, в сердце своем славя Имя Господне. Это был первый его бой, первая атака. Третий год, как окормлял он 11-й полк, внушая в солдатские сердца патриотический героизм и любовь к Богу, царю и Отечеству. Третий год делил он с солдатами их походную жизнь: ел, спал — как ест и спит простой солдат. За то и полюбили его солдаты — за простоту и терпимость. Нравилось им, что когда по уставу они при встрече отдавали ему честь и называли «ваше благородие», он просто отвечал: «Полно братья, перед Богом мы все равны», — и благословлял приветствующих его солдат.

— Воинство бранное, — еще громче запел отец Стефан, — Славой избранное, Боже, храни! Боже, храни!

— Воинам-мстителям, — вторил ему полковник, — Чести спасителям, Миротворителям…

— Долгие дни! — перекрывая оркестр, пел полк.