Читаем Стефан Щербаковский. Тюренченский бой полностью

Стефан Щербаковский. Тюренченский бой

Рассказ этот о первом сухопутном бое в Русско-японской войне, известный как «Бой на реке Ялу» или как «Тюренченский бой». Сегодня — это граница между Северной Кореей и Китаем. Тогда же, в начале ХХ века — граница Манчжурии (территория на которую претендовала Российская Империя) и Кореи (территория на которую претендовала Япония). Этот первый бой, как и все последующие бои, русская армия проиграла, как проиграла и саму войну. Но бой этот остался в истории благодаря 11-му Восточно-Сибирскому стрелковому полку, что штыковой атакой прорвался из окружения. Героем же этой атаки стал полковой священник Стефан Щербаков, что своим мужеством трижды поднимал полк на прорыв.

Денис Леонидович Коваленко

Историческая проза / Проза о войне / Религия, религиозная литература18+
<p>Денис Коваленко</p><p>Стефан Щербаковский. Тюренченский бой</p>

«Бой у Ялу явился случайным

как для начальников, так и для войск»

Из донесения генерала Куропаткина императору Николаю II

Утром 18 апреля1 1904 года, 11-й Восточно-Сибирский стрелковый полк, в полном составе, в белоснежных гимнастерках2, с винтовками с примкнутыми штыками, стоял в резерве в местечке Тензы, в пятичасовом переходе от Тюренчен, где располагались основные силы русской армии. Стоял на желтых холмах высокого берега реки Ялу, что разделяла землю Кореи от земли Северного Китая, называвшейся Манчжурией, а на картах России обозначенной как Желтороссия3. 11-й Восточно-Сибирский стрелковый полк, весь, до последнего солдата, стоял под этим утрене-розовым безоблачным чужим небом и слушал, как рвутся снаряды, как стреляют ружья; слушал отдаленные крики чужой гортанной речи. Слушал и ждал.

— Николай Александрович, — капитан Иванов был возле своего командира, полковника Лайминга, так же, как и все — как и солдаты, как и сам полковник — слушал тревожные звуки боя. — Николай Александрович, — повторил капитан, — японцы, видно, переправились через Ялу.

— Слышу, — не взглянув на капитана, жестко ответил полковник. — Таков и был план Засулича4: заманить японцев на наш берег и лихой контратакой сбросить врага в реку. Всё идет по плану командования. Мы стоим и ждем приказа.

— Река широкая, — невольно возразил капитан, — можно было расстрелять противника на переправе. Зачем допускать его на нашу сторону?

— Довольно рассуждений, господин капитан, — ответил полковник, — мы солдаты, наше дело приказ выполнять.

— Господин полковник, посмотрите туда, — по другую руку от полковника, также в тревоге вслушиваясь и вглядываясь в желтые сопки, произнес полковой священник. — Вон туда, на те, дальние сопки. — И полковник, и капитан стали вглядываться, куда указал им священник. Небо чистое, сопки хоть и были в нескольких верстах, видны были отчетливо. Вверх по круче поднимались белые, чуть заметные точечки: малыми бусинками они ползли вверх, скатывались вниз, поднимались, скатывались. — Это же наши солдаты.

— Вижу, — уже сквозь зубы повторил полковник.

— Зачем они взбираются на сопку, когда враг у них за спиной, на берегу реки? — этот простой вопрос священника заставил полковника побагроветь.

— Батюшка, — крайне сдержанно отвечал он, — должно быть, таков приказ командования — заманить японцев на сопки.

— Но их убивают, — это священник сказал совсем беззвучно и невольно перекрестился. — Зачем они туда? И наши пушки молчат.

— Видимо, подпускают японцев на прямую наводку, — полковник отвечал, но и по тону было слышно, что он сам ничего не понимает.

Так, в этом ожидании, в этом созерцании далекого боя прошел час. Белые бусинки уже не двигались. Немногие поднялись на вершину. И весь склон, недавно песочно-желтый, точно расцвел подснежниками — так много осталось на нем этих неподвижных бусинок.

Поднимая клубы пыли, к полку с севера приближался всадник.

— Господин полковник, — всадник остановил своего коня прямо у ног полковника, — приказ Засулича — вашему полку идти в контратаку и опрокинуть японцев в реку, — передав приказ, вестовой не медля развернул коня, и точно его и не было.

— Пришел наш час, — ничего не понимая — зачем контратака, почему, где все наши полки? — но услышав, что и его полку пора вступать в дело, полковник перекрестился. — Отец Стефан, — он вдруг весело, в предвкушении боя, посмотрел на священника, — благослови солдат!

Священник, молодой, двадцатидевятилетний, с густой копной длинных волос, увидев веселый взгляд полковника, сам улыбнулся. Развернулся к солдатам.

— Братья! — воскликнул бодро. — Пришел наш час!

И под гром далеких взрывов, полковой священник отец Стефан прочел молебен перед боем. Солдаты, сняв шапки и склонив головы, слушали, многие повторяли молитву.

— Благослови нас, Господи, победой! — воскликнул отец Стефан, и крест вознес над головой. — Господи, умилосердись над грешными нами, благослови и помоги нам! — обе его руки протянулись к небу, и весь полк, следуя за руками своего полкового священника, обратился взглядами к небу — чистому высокому небу неизвестной им земли. Но раз они здесь, раз их благословенный Богом царь привел их на эту землю, значит на то воля Божья. В каждом полку, еще в России, солдатам читали манифест их государя, Николая II, где ясно было сказано, что наш император хотел мира и спокойствия на Дальнем Востоке, а японцы не хотели, и напали на наше Отечество, и «потому с непоколебимою верою в помощь Всевышняго и в твердом уповании на единодушную готовность всех верных Наших подданных Царь призывает встать вместе с Ним на защиту Отечества, призывает благословения Божие на доблестныя Наши войска армии и флота»5.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза