Старый, но крепкий

Я представил, что подумают стражники, увидев паренька в потрепанной одежде и уважаемого торговца. Никто точно не будет разбираться, как я залез в затянутый мешочек и почему схватил там только одну монету. И если в патруле будут какие-нибудь гады, на мои насечки никто из них не посмотрит.

А потом я шагнул вперёд и посмотрел прямо в глаза самоуверенному засранцу.

— Даже не думай. Эти деньги мои. Честно заработанные. Если ты попытаешься что-то сделать… ну, подумай дважды. Я слышал, в соседнем городе какой-то подросток нехорошему торговцу лавку сжег. Представь: выстраиваешь свое дело, обрастаешь вещами и деньгами, тратишь на это целую жизнь, и все это рушит один недовольный парень. Просто подумай, что будет.

Старьевщик чуть напрягся. Не принял мои слова всерьез, но и не отмахнулся от них. И решил не рисковать.

— Ладно… — пробормотал он недовольно. — Два серебряных.

— Не высокая ли цена?

— Половина серебряного — наценка за твою вежливость!

— Так скинь ее за свой шантаж.

Старьевщик замялся. Я использовал его молчание по полной: шагнул к штанам, осмотрел их и хмыкнул. Провел ладонью по шерсти, а потом — показал ему руку.

— Пыль! И сколько эти вещи здесь лежали без покупателя? И сколько еще пролежат? Вряд ли на маленькие вещи для горы бывает большой спрос. А в залежалой одежде заводятся вши.

— Богатенькие родители покупают одежду для своих отпрысков и водят их на гору, показывая, как лучше охотиться.

— Да. Но богатеи не покупают вещи у тебя, — сказал я и увидел, как у торговца дернулась щека.

— Ладно, полтора серебряных за все, и убирайся отсюда.

— Давай скинем до восьмидесяти медных?

Старьевщик прищурился.

— Восемьдесят медных? — протянул он с насмешкой. — Ты что, за дурака меня держишь? Даже в самый плохой день я бы за такие деньги вещи не отдал. Полтора серебряных — это уже скидка, парень.

— Скидка? — переспросил я с лёгкой усмешкой. — Да ты мне цену с потолка назвал! Эти штаны уже полжизни провели у тебя в лавке, а куртка и того больше. Если бы вещи могли говорить, то умоляли бы продать их хоть за медяшку, лишь бы выбраться отсюда.

Старьевщик хохотнул, но помотал головой:

— Слушай сюда, парень. Я тоже должен как-то жить. А если я начну продавать вещи по твоим ценам, то скоро сам окажусь в таких вот штанах, — он ткнул пальцем в их сторону.

— Ну тогда удачи тебе найти покупателя получше меня. Но предупреждаю: если я уйду, то больше не вернусь. А ты останешься с этими штанами ещё на пару лет. И кто знает, может, они совсем сгниют к тому времени, как на них еще раз посмотрят.

Старьевщик нахмурился. Мои слова явно задели его за живое. Он молчал несколько секунд, потом тяжело вздохнул.

— Ладно, серебро и двадцать меди. И чтобы я тебя больше тут не видел.

Я сделал вид, что раздумываю.

— Сто двадцать меди? Хм… Давай все-таки за серебряный?

— Нет!

— Давай за серебряный, но без перчаток? И я не буду рассказывать всем своим друзьям-охотникам, с которыми вчера ходил на гору, что старьевщик — жадный до денег человек, готовый пугать своих покупателей стражей.

Он недовольно прошипел что-то себе под нос, но махнул рукой.

Я протянул ему серебро, забрал вещи и поторопился к выходу.

Цена была высокой, очень высокой. Все мои деньги ушли на эти вещи. Я хотел еще купить перчатки и нож — срезать травы удобнее, чем крутить и рвать жесткие стебли. Но лучше остаться без ножа, чем снова замерзать до полусмерти в горах. Нож подождёт.

* * *

С той покупки прошли сутки, которые я потратил на отдых, медитацию и тренировки.

Следующая интересная ситуация, с которой я столкнулся, произошла на рынке. Маме выплатили деньги, и вкупе с медью, которую отдал ей я, набралась достаточная сумма, чтобы купить на месяц разных круп, масла, муки и специй. На мясо по-прежнему не хватало, но нам на него никогда не хватало.

Толчея на рынке была невероятной. Люди толкались, переговаривались, кричали, спорили о ценах. В воздухе витали запахи жареного мяса, свежего хлеба, пряностей и пота. Торговцы, стоя за своими прилавками, громко зазывали покупателей, расхваливая свой товар. Кто-то предлагал ткани, кто-то — фрукты и овощи, а кто-то — оружие, явно видавшее виды. Впрочем, другим оружием в наших трущобах и не торговали.

Рынок бурлил жизнью. Я стоял у входа в лавку, пока мать торговалась внутри, и смотрел за людской суетой.

Мимо меня пробежал мальчишка лет десяти с выражением ужаса на лице и ярким платком в кулаке. За ним гнался краснолицый торговец, размахивая руками и выкрикивая проклятия. В другом конце рынка продавец рыбы спорил с женщиной, а та размахивала перед его лицом дохлым окунем. Нищий сидел перед большим глиняным блюдом и играл на флейте, пытаясь заработать пару монет, но его мелодия тонула в общем шуме.

Я заметил группу охранников у одного из крупных прилавков. Они сидели на перевёрнутых бочках и играли в карты. Один из них громко рассмеялся, бросив карту на импровизированный стол. Судя по лицам его товарищей, мужчина выигрывал. Возможно, не в первый раз.