Старая дева

Громыхая сапожищами, вернулся Кузьма и встал позади Татьяны. Мера предосторожности, быть может, излишняя, куда она денется со связанными руками и ногами. Или нет? Я посмотрела на старосту, на Кузьму. Спрашивать, выполнил он поручение или нет, я не стала: разумеется, выполнил.

— А как же, барышня, — протянул Лука и плотоядно покосился на стол. Я, заметив это, махнула рукой — мол, садись, голодный же. Да и Кузьме полезно посмотреть, каких вершин можно достичь, коли служить мне верой и правдой. — Вона, золотая лента, и захочешь соврать, а не соврешь.

Пояснив, Лука уселся за стол напротив меня и с аппетитом принялся за еду. Надо отдать ему должное: ел он максимально культурно. Другое дело, что Анна все еще держала меня на диете, и Луке пришлось уминать постную кашу с ягодами. Как мне показалось, он не рассчитывал этим наесться. Я же, ничего не поняв из его разъяснений, требовательно постучала пальцами по столу.

— Лука? Что за лента?

— А, барышня, не-бреши-вервь, — расшифровал староста. Я закатила глаза, но больше для демонстрации недовольства.

— Лука?..

Он положил ложку обратно в тарелку, поспешно вытер каплю с бороды. «От же дурная», — говорил мне его полный непонимания взгляд, но я ничего не могла поделать с собственной неинформированностью.

— Да что вам, барышня, от меня надобно? — взмолился Лука, обиженно хлопая глазами. Прикидывался, что оскорблен до глубины души, прикрывая растерянность; затем снова вернулся к еде.

— Зачем сбежала? Для кого крала продукты? Где Моревна? — повернулась я к Татьяне. По ее виду было не очень похоже, что она голодала, черт ее побери, но Лука, а возможно, и Кузьма позже, помяли ее основательно: одежда разорвана, на скуле здоровенный синяк. Крестьяне не церемонились и различий — мужик, баба — очевидно, не делали, когда нужно было исполнить барский приказ. — Знаешь ведь, что я все равно получу ответы, только по-хорошему оно или по-плохому — тебе решать. А вот что с тобой дальше будет, от тебя зависит. Лука? Может, мне ее продать куда? Зачем мне такая баба?

В следующий раз староста тысячу раз подумает, прежде чем трапезничать за моим столом. Каждую съеденную крошку я заставила его отрабатывать.

— А кому, барышня? — нахмурившись, переспросил Лука, облизал ложку и пожевал губами. — Барин-то никакой такую бабу дурную на двор не купит. Барыня так тем паче. Баба что? Баба работать должна да барам не перечить. А эта, вон, черная. Разве что на рудники куда? Так оно сколько верст туда ехать! Не доедет, поди, туда и мужик-то не каждый живым доедет, но тут, барышня, главное как? Чтобы бабу купили!

Высказав эту полную великой мудрости сентенцию, Лука опять принялся за еду, а я сообразила, что он честно выполнил ни разу мной не озвученные условия сделки и безупречно отыграл свою роль.

— Рудники так рудники, — махнула я рукой и посмотрела на Татьяну, но ее и это не проняло. Откуда в этой женщине было ко мне столько злобы, что она готова была понести несоразмерное проступку наказание, но только не откровенничать?

— Все крадут, — вдруг разлепила Татьяна губы. — Что Федька, что, вон, он, — она кивнула на Луку. — Что не украсть-то, когда плохо лежит.

Лука не повел ухом. Молодец, подумала я, этому мужику дать развернуться в другое время, в другом месте, но если я предложу ему вольную, он вряд ли на это пойдет. Его все устраивает. Или нет?

Что заставляет крестьян оставаться при барине — сытая жизнь или существуют иные причины? Например, самостоятельность, к которой они не приучены, иного рода зависимость — я не сомневалась, что крестьяне, которые батрачили на графа, были связаны не менее жесткими обязательствами. Скотина, земля, какой-никакой, но дом и то, что на помещика законом налагались некие требования, которые он не мог игнорировать? То, с чем крестьянину вольному пришлось бы справляться самому? Если я понимала и помнила историю правильно, то крестьяне уходили от барина как есть: что смогли унести, тем и были богаты. Здесь могли быть отличия от нашего мира, но примерно так же женщины, которых избивают мужья, остаются с ними годами, потому что нет крыши над головой, нет способов прокормить детей не отбросами, а может, и самой прокормиться так, чтобы не есть месяцами одну картошку.

Если я предложу Татьяне вольную?..

— А может, мне тебя отпустить? — как бы вслух подумала я. — Приедет урядник, узнает все, после заверит грамоту, и иди на все четыре стороны?

— Сгинет, — уверенно заявил Лука с набитым ртом. Кузьма крякнул. Татьяна словно ничего и не слышала.

— И пусть, — легкомысленно ответила я. — Мне двадцать грошей за нее ничего не решат.

И в который раз в ответ никакой реакции. Я признала, что эта битва выиграна не мной. Что-то было, что я не ведала, что-то, на что я не могла надавить.

— Уведи ее, Кузьма, пусть сидит, урядника дожидается, — распорядилась я. — Лука сейчас уедет, так что рядом будь, никуда не уходи.