Сталинградский гусь

– Погоди, сейчас приберемся малость и поедим. Не то башкан придет, увидит, что двор не подметен, ругаться будет.

– Ма-а! – начал канючить мальчишка.

Откуда здесь русские люди, с какого порога спрыгнули, как угодили в афганскую неволю? Слово «башкан», насколько знал Гужаев, – турецкое, значит, появление в этих мрачных горах русских каким-то образом связано с Турцией.

В последние годы в Союзе появилось много афганцев, люди эти успешно учились, приобретали инженерные специальности, надеялись, что они вернутся жить в мирную страну… Но годы проскакивали быстро, война затягивалась, и афганцы, строя планы на будущее, подбирали себе в России невест.

В России ведь не то, что в Афганистане, непомерный калым за невесту не надо платить, невесты в России бесплатные.

А чтобы невесты не колебались, не ждали, когда кончится война, их подбивали разными посулами, обещали золотые горы и врали, врали напропалую. Иной житель Герата или Джелалабада впаривал в девичьи мозги, что его семье принадлежат два завода либо банк с сетью прачечных, разбросанных по всему городу, или же что-то еще, очень ценное, – например, полтора десятка заправочных станций, супермаркет, строительная фирма, точка в автосервисе, зубоврачебная клиника, на личном счету в банке – несколько сотен миллионов афгани, он даже не знает, куда их девать; в горах – охотничий дом, персиковый сад и террасные хлебные поля. Урожаи знаменитой твердой пшеницы – очень высокие.

И наши простушки на эти крючки попадались одна за другой, хотя раскусить всякого голосистого петуха, способного красиво кукарекать, раскусить было очень несложно. А ведь если суженый – миллионер, то за невестой он как пить дать отправится совсем в другое место, учиться поедет не в Москву, в институт мелиорации, а в Сорбонну либо в Кембридж, невесту же, кстати, искать будет не в Союзе, а у себя дома, – возьмет холеную красавицу афганку и будет очень доволен…

Русскую в дом не приведет по одной, очень веской причине, которую ныне учитывают в своих планах все знатные люди Афганистана. Недавно был опубликован проект новой конституции Демократической Республики Афганистан. В проекте этом записано, что президентом страны может быть избран человек в возрасте от сорока лет и выше, родители которого – коренные афганцы, и только они. Ни полукровок, ни четвертькровок, ни просто инородцев не должно быть совсем.

Вот и оказывались приехавшие сюда русские девчонки у разбитого корыта, с мужем, у которого не только бензоколонки, магазина или чего-нибудь еще, большего, не было – не было даже денег на обед…

Таким девчонкам доставалось больше всего – она могла стать женой не только какого-нибудь Ахмата или Хуссейна, вдохновенно вравшего про собственный завод, производящий бамперы и радиаторы для автомобилей по заказу Германии, но и женой всех его братьев, которых в любой афганской семье обычно насчитывалось очень много.

Одно дело, когда у русской девчонки один муж и совсем другое, когда бородатых молодцов, требующих ее тела, оказывается семь или восемь человек. Тут не только умоешься слезами, но и кинешься под танк, либо по-собачьи воя, убежишь на какую-нибудь гиндукушскую вершину.

Гужаеву хотелось поговорить с этой женщиной, спросить, не нужна ли помощь, но как это сделать? Расшифровываться нельзя, хотя он, в общем-то, и не очень зашифрован. Надежно шифруют только сотрудников политической либо стратегической разведки.

Мальчишка, цеплявшийся за подол своей матери, мешал ей махать метлой, сгребать в мешок пластмассовые пакеты и обертки и вообще предаваться скорбным мыслям. Лицо женщины было печально, уголки губ обиженно опущены, на лбу нарисовалась вертикальная складка.

– Ма-ам, я хочу есть, – настырно тянул сынишка. Был он темноволос, узок лицом, кожа на лбу и щеках имела смуглый оттенок, который часто путают с загаром, но это не загар. Маленькие руки тоже имели смуглый оттенок. – Ну, ма-ам!

Женщина неожиданно остановилась и, откинув метлу в сторону, задавленно всхлипнула.

Под эти горькие всхлипы колонна и выехала со двора.

Занимался новый день, уже и птицы проснулись в ближайших зарослях, на ветках деревьев, загалдели озабоченно, воздух посветлел, налился золотом, обрел праздничную торжественность; золотистой сделалась даже земля, – день обещал быть хорошим.

В Кабул колонна прибыла без приключений – на дороге не было ни пальбы, ни мин, ни групп «прохоров», демонстративно маячивших на взгорках, ни душманских бурдахаек, ощетинившихся стволами пулеметов. Бурдахайки на дороге были, пожалуй, опасны точно так же, как и мины. Но, видать, у «прохоров» сегодня был мирный день.

Едва Гужаев появился в жилом модуле, как около него возник дежурный – сержант с красной повязкой на рукаве и автоматом, небрежно повешенном через плечо.

– А автомат тебе для чего? – удивился Гужаев. – Раньше было положено иметь штык-нож в ножнах и этого достаточно.

– То было раньше. А вчера пришла указивка – на дежурство у тумбочки брать с собой автомат.

– Значит, где-то что-то случилось…

– Тебе велено в разведотдел явиться. Нигде ничего не начудил?