Сталинградский гусь

Хотя были и такие, кто посматривал на чинару боязливо, поскольку считали дерево ядовитым, их еще в детстве об этом предупредили родители, а родителей предупредили их родители, – и так в далекое прошлое, в глубину времени.

Моргуненко что-то негромко сказал своему напарнику, тот согласно наклонил голову и вскинул над собой обе руки, будто хотел сдаваться, но нет – моджахеды не сдаются, он трижды скрестил ладони над головой и опустил руки: подал тем, кто видел его, условный знак.

Через минуту около него возникли два бородатых темнолобых «прохора», лица их от беспощадного солнца скоро вообще обуглятся, станут черными, даже более, чем просто черными, – пепельно-серыми, как у мертвецов.

Темнолобые перехватили вахту, а Моргуненко с напарником неторопливо, в обход бурлящей толпы направились к чинаре. Невдалеке от себя Гужаев засек светлую полицейскую форму и предпочел раствориться среди отчаянно торгующихся, горластых, резко размахивающих руками людей.

Через минуту он объявился у чинары, подле двух мангалов, над которыми колдовал голенастый, в темном кожаном переднике шашлычник. Возле мангала на земле лежали кирпичи, на них и садились едоки, желавшие отведать свежего, маняще вкусного, жареного мяса.

Моргуненко со старшим получили по три порции шашлыка разных сортов – бараньего, из небольших кусков, переложенных кругляшами лука, жеваного кебаба и из «семенного» фонда, из коричневых поджаренных яиц местных мериносов, – и начали с удовольствием расправляться с едой.

Подходить к едокам было нельзя – опасно… Вдруг провокация? Игорь оглянулся – где там Карышев? Карышева не было видно, затерялся в толчее, но заметив, что Гужаев пытается высмотреть его, Альберт приподнялся над толпой. Находился он недалеко. Как бы его не нащупали в толпе настырные полицейские, носы у них длинные, как у гончих собак, чуют все: и то, что надо, и то, чего не надо…

Гужаев ждал. Моргуненко со старшим продолжали пировать. Не может быть, чтобы не нарисовалась какая-нибудь щель, трещина, в которую он мог бы втиснуться и переговорить с бывшим сержантом, – обязательно ведь объявится, Игорь это чувствовал.

Моргуненко еще справлялся с кизиловой веткой, на которую были насажены продолговатые небольшие пирожки кебаба, когда его напарник встал, сделал молитвенное движение, будто собирался умываться, про себя прочитал короткую молитву и, не говоря ни слова, направился к туалету, расположенному метрах в тридцати от чинары. Вот он, тот самый момент, на который Гужаев рассчитывал.

Пока старший шел к нужнику, Гужаев не делал ни одного движения, даже не шевелился, а когда тот скрылся внутри, совершил короткий рывок и очутился около Моргуненко.

Тот откинул ветку в сторону, отер губы ладонью и сказал Игорю:

– Без пятнадцати семь вечера приходи к мечети. – Моргуненко повел подбородком в сторону высокой белой башенки, насаженной на тонкий бетонный стебель, видной со всех углов базара. – Народа будет много, тебя не заметят. Можешь прийти?

– Конечно, – спокойно ответил Игорь, покосился в сторону общественного туалета и в следующее мгновение находился уже в крутящейся толпе базара.

На ходу огляделся – не прицепился ли кто к нему? Нет, не прицепился. Стоило ему притормозить, чтобы перевести дыхание, остановиться, как рядом оказался Альберт Карышев.

– За тобой не угнаться. – Альберт отер тыльной стороной ладони лоб.

– Проверял, не привязали ли мне хвост, потому и двигался быстро.

– Не просто быстро, а на второй космической скорости.

– Пусть будет так, – согласился Игорь, – звучит красиво.

– Ну что? – Альберт вопросительно вскинул голову. – Есть что-нибудь?

– Есть. Без четверти семь встречаемся около мечети.

– С этим русским?

– Да.

– А если это ловушка?

– Все может быть. Но я не верю, что он предатель, – в нескольких словах, сжато Гужаев рассказал, откуда знает Моргуненко, о госпитале и том, как в окружении капельниц, лекарств и шприцов вместе коротали время.

– Береженого Бог бережет, – сказал Альберт.

– Но есть другая пословица: «Под лежачий камень вода не течет».

Пятничная молитва – главная у мусульман в обычную пору, когда нет ни постов, ни праздников, на нее люди собираются в мечетях, поскольку она – общая для всех, верующие называют ее «йом джума»… Гужаев, появившись на площади перед мечетью, не думал, что она так плотно будет забита народом – ни одного свободного клочка пространства не осталось.

Найти в этой толпе Моргуненко будет непросто. По краям площади стояли полицейские – два человека, один с одной стороны, второй с другой, третий полицейский – в носках, обувь он снял и держал под мышкой, – стоял у входа в мечеть.

В обуви входить в мечеть нельзя, большой грех, – а полицейскому начальство велело пасти не только толпу на базаре, но и тех, кто будет молиться внутри, вот ретивый служака и подготовился, во всей красе светился в носках перед народом.