Сталинградский гусь

– У меня есть родина, есть отец с матерью, мне домой надо. Передай письмо в госпиталь Гале. Если она согласна ждать, я вернусь. Под суд, конечно, не хочется попадать, но я-то в чем виноват? А? Думаю, если меня арестуют, то долго держать не будут, отпустят.

Гужаев снова повертел на руке браслет с часами, глянул на циферблат. Без семи минут семь. Мечеть еще не открыли. Было жарко, хотя приближение вечера уже чувствовалось основательно. Оранжевое, насквозь пропитанное солнцем небо уже начало темнеть, насыщаться багровыми красками, на западе, на горизонте поднимался малиновый подбой – признак того, что завтра погода может быть ненастной – откуда-нибудь из Индии принесется сильный ветер или выпадет дождь.

– Теперь надо подумать, как мне передать тебе план кладбища.

– Во-первых, я постараюсь встретиться с тобой еще раз, а во-вторых, нелегалы для таких целей обычно используют «ящики».

«Ящик» – изобретение шпионское, им может стать любое укромное место, где можно сделать закладку – спрятать какие-нибудь бумаги, даже предметы, вещи, «ящик» – штука в среде разведчиков распространенная…

– Вот только мне вряд ли удастся больше выбраться, – с досадой проговорил Моргуненко, сжал зубы, – а «ящик»… «Ящик» – это хорошо, только устроить его нам вряд ли удастся. – Моргуненко выпрямился, усмехнулся: игра в шпионов ему не нравилась.

– Стройматериалов не хватит – бревен, досок, кровли… – Гужаев тоже усмехнулся.

– Вот именно. Сегодня вечером, после десяти часов, ты найдешь небрежно скомканный комок бумаги розового цвета. Это и будет то, что тебе надо.

– А где возьмешь розовую бумагу?

– Уже взял. Реквизировал у одного американского инструктора, его убили в бою.

– Слишком уж приметная бумага, может кто-нибудь взять, чтобы подтереть себе задницу.

– Если будешь тянуть до утра – могут и взять. В Пакистане всякие любители водятся, в том числе и розовых бумажек.

– Все ясно. – Гужаев спрятал треугольник под комбинезон, в карман рубашки, вновь посмотрел на часы.

Время бежало стремительно, остановить его или хотя бы замедлить, затормозить силою было невозможно. Стрелки показывали без трех минут семь. Три минуты назад двери мечети распахнулись, и большой молельный зал с гудом и топотом втянул в себя едва ли не всех правоверных, собравшихся на площади, – на это понадобилось очень немного времени. Молящиеся еще на улице сбрасывали с себя обувь и в носках либо босиком входили в мечеть…

– Возвращайся домой, Игорь, – сказал Гужаев бывшему сержанту, – чем раньше ты сделаешь это – тем лучше.

– Я думаю, как мне от Гали получить ответ, – неожиданно произнес Моргуненко, вопросительно приподнял одно плечо, потом приподнял второе, – не знаю…

– И я не знаю, – сказал Гужаев, – для этого мне надо сначала вернуться к своим… Там что-нибудь придумаем.

– Очень хочется. – Моргуненко вновь приподнял одно плечо, потом другое, вздохнул зажато и пошел в мечеть.

Народа на площади осталось совсем немного, бородатые лица оставшихся были сумрачны, словно бы люди эти еще не определились с верой, говорили они мало и тихо, – ну как в засаде сидели… Опасный был народец.

Невдалеке Гужаев увидел Альберта, почесал рукою висок, потом потеребил ухо, – это был сигнал: пора уходить. Половина неба была еще раскалена, как разогретый, готовый потечь металл, воздух сделался розовым, плотным, температура хотя еще и не двинулась вниз, но чувствовалось – скоро спадет.

Приближалась ночь. На окраине города выли шакалы, не дожидаясь темноты, они начали свои концерты, – досрочно.

Игорь вновь появился на базаре в двадцать два десять. Бумажек тут валялось такое количество, что для переработки их надо было открывать фабрику вторсырья – не сосчитать, – самых разных цветов и размеров, в основном – мятые. Плотную розовую бумажку Игорь нашел под чинарой на удивление быстро – с первого раза, сидя на корточках, расправил…

Моргуненко сделал все, как надо: план был понятный, начерчен четко, могила Михайлова находилась в правом углу кладбища, недалеко от гряды кустарника, игравшего роль забора.

План Игорь засунул вместе с письмом под левую ногу, в кроссовку, прикрыл ее сверху толстой, вырубленной из пористого синтетического материала стелькой.

Мелкая хитрость, шпионская, но так надежнее, гораздо надежнее, чем если бы он взял, да засунул план, скажем, в инструментальный ящик в кабине или спрятал в карман комбинезона.

Старика Михайлова было очень жаль, – повидал столько на войне, выжил, много сделал для людей, совершенно чужих для его страны и его самого, и погиб по вине человека, которому доверял.

О Моргуненко надо будет подробнее рассказать в разведотделе – бывший сержант (впрочем, почему – бывший?) может принести большую пользу, находясь среди душманов, – гораздо большую, чем в Кабуле, в своем десантном полку. Если это не так, то Гужаев плохо помнит вкус жареных пончиков, которыми так любил лакомиться в детстве.