Стаб

— Ты ведёшь себя, как животное, во всём, — пробормотал Рэймс, наблюдая за тем, как я набиваю рот едой.

Понимаю, грешно было обходиться так варварски с красиво сервированным мясом. Но я видел и пробовал такое впервые. Для человека, который питался консервами, сырыми фруктами, бутербродами и ничего не знал о столовом этикете, я вёл себя исключительно прилично.

У меня разбегались глаза. Каждый вечер на этом самом столе появлялись десятки блюд, пахнущих и выглядящих так, что я совершенно терял рассудок. Я глотал, не жуя, облизывал пальцы, вытирал рот рукой, тянулся через весь стол за новой порцией. Я не выяснял, зачем передо мной лежит так много приборов и несколько тарелок. Салфетки были до того белыми, что я считал преступлением к ним прикасаться.

— Ты вообще по-человечески понимаешь? Я же сказал, что ты не можешь начинать есть раньше мэтра.

— Но его тут нет.

— Вот именно.

— Он не такой жадина, как ты, так что не обидится. Расслабься, я всё не съем. Лишь чуть-чуть попробую… — Я привстал и стащил из миски с соусом несколько кусочков каких-то мудрёно приготовленных овощей. — Как это называется?

— Не разговаривай с набитым ртом. — Рэймс шёпотом выругался, барабаня пальцами по столу. — И прекрати есть руками.

Я его игнорировал. Он придирался ко мне постоянно, по поводу и без, ежеминутно доказывая, что я не подхожу на роль ликтора настолько, насколько это вообще возможно. Ему не нравились мои повадки, манера речи, мой внешний вид, то, как я веду себя с прислугой, то, как я веду себя с Бэларом. То, что я молчу, когда он, Рэймс, спрашивает. Но то, как я отвечаю, когда он спрашивает, бесило его сильнее.

— К чёрту. — Он поднялся из-за стола, не вынеся такого зрелища: меня, занимающегося чувственной любовью с едой. — В следующий раз я прикажу поставить тебе миску на пол.

— А чем ты отличаешься от животного? — спросил я.

— Я сказал тебе не разговаривать с набитым ртом.

— Тем, что эниты научили тебя держать вилку и нож правильно? Или тем, что ты колешься стабом каждые пять минут, будто сторчавшийся наркот?

И я указал на его истерзанную шею. С руками, наверное, дела обстояли ещё хуже.

— Ты не смеешь так разговаривать со мной, ясно?

— Это ты не смеешь. Я лик…

— Ты. Не ликтор. И даже если тебя нарядят в красное и дадут идентификационные украшения, ты никогда им не станешь. — Он начал приближаться, и я с трудом сглотнул. — Ты… ты понятия не имеешь, что я делал, чтобы оправдать возложенное на меня доверие. А что сделала ты? Какое ты имеешь право сидеть здесь? Есть эту еду? Называть Бэлара своим мэтром? Разговаривать со мной, как с равным?

Вот же заносчивый сукин сын. От приютского мальчишки, который спас меня, в нём ничего не осталось. Теперь он ничем не отличался от тех ублюдков, которые затолкали меня в печь. Окажись он там сейчас, наверное, сам бы и поджог, а потом слушал бы, как я там воплю, поджариваясь.

— Появляешься из ниоткуда. Заявляешь, что хочешь меня убить. Ведёшь себя так, будто значишь хоть что-то.

— Так трудно смириться с поражением?

— Поражением? Ты… женщина, — выплюнул он, не придумав оскорбления покрепче. — Теперь я начинаю понимать, почему вашу популяцию не стали поддерживать. От тебя от одной проблем столько, сколько от десяти мужчин не будет. К твоему сведению, в прошлом я никогда проблемы не игнорировал.

— Ну так пойди и ширнись ещё разочек, — посоветовал я, и Рэймс шарахнул рукой по столу. Он расколол все мои тарелки, стоящие друг на друге, впечатав кулак в стол.

Осколки посыпались мне на колени.

Меня затошнило от страха. Я понял, что на месте посуды должна была оказаться моя голова.

— Решил с Габи членами помериться, Рэймс? — раздался голос мэтра. Он стоял в дверях, с интересом за нами наблюдая. Судя по улыбке, ему на ум пришло что-то очень забавное.

— Прошу прощения, — проворчал он, стряхивая с руки осколки. Я зажмурился, когда мне на лицо попали брызги крови.

Рэймс отошёл, и ко мне неслышно подбежал слуга, меняя тарелки на целые. Через минуту всё выглядело так, будто ничего не произошло. Вот только у меня аппетит пропал.

— По больному бьёшь, — продолжил Многорукий, направляясь к столу. — Помнится, ты до таких подлостей опускался лишь с самыми сильными соперниками. Так что ты противоречишь сам себе. Говоришь, что женщина — никто, а сам не можешь себя в руках держать рядом с ней.

Я разглядывал его с открытым ртом. Он только что пришёл с какой-то архиважной встречи и выглядел… ну просто… очень элитно. Весь в белом, с ангельской внешностью и королевскими манерами. От алкоголика с замашками садиста в нём не осталось ни следа. Я сидел за одним столом с Бэларом и, действительно, не имел на это права.

— Это была проверка на стрессоустойчивость, — ответил Рэймс, как ни в чём не бывало принимаясь за ужин.

— Ну и как Габи справился?

— Неплохо.

— И это без стаба, между прочим, — заметил Бэлар. — Бери пример.

Несмотря на то, что Рэймс никак не показал, что эти слова его задели, я почувствовал себя полностью отомщённым. Ставить в пример лучшему из людей, любимчику Хейза, женщину? Такое он мог простить исключительно своему мэтру.