Читаем СССР. Жизнь после смерти полностью

В данном случае это были неформализированные интервью, длительные беседы по общей программе, но не стандартизированные. Было опрошено 30 человек с целью установить: действительно ли имело место постоянное использование упаковки товаров после того, как тот продукт, для которого она предназначалась, был употреблен. К тому же требовалось выяснить, какие способы нетривиального использования разных товаров применяли опрошенные респонденты. Они подбирались по возрастному критерию, т. е. с учетом того, что большую часть своей жизни они прожили в Советском Союзе. Поэтому самому молодому респонденту на момент интервьюирования было 49 лет. Каждому из них были заданы следующие вопросы:

• «Какие виды упаковки вы можете вспомнить в Советском Союзе?»

• «Какие из них встречались чаще всего (каких было больше, а какие были в дефиците)?»

• «Какие случаи нетривиального использования упаковки, а также других предметов вы могли бы вспомнить?»

• «Каково, по вашему мнению, количество мусора, выбрасываемого в Советском Союзе, по отношению к сегодняшнему времени?»

Некоторые примеры были указаны только несколькими опрошенными. Среди них – приспособление красивой бутылки под вазу, а также использование ее в качестве предмета интерьера. Дело в том, что при всеобщей стандартизации красивая форма бутылки была редкостью, поэтому при первой же возможности такую бутылку приобретали и после употребления напитка ставили на видное место. Не выбрасывались также железные баночки из-под пищевых продуктов. Леденцы монпансье, некоторые сорта чая, конфеты и даже баночки из-под малознакомой тогда пепси-колы шли в дело.

«Были такие конфеты – монпансье, вот их покупали, конфеты съедали, а потом складывали туда всякую всячину. Да и сейчас, когда остаются от масла пластиковые банки, от майонеза или еще от чего – отношу все это в гараж, а туда складываю гаечки, болтики – мало ли что пригодится» (Виктор Васильевич, 60 лет)[105].

Как уже говорилось, экономика Советского Союза была ориентирована в основном на военную промышленность. Приведем еще один пример, полученный из устного интервью. Этот случай произошел на севере, близ поселка Уват Тюменской области:

«В нашем районе с определенной периодичностью падали остатки отработанных ракетных ступеней. Не знаю, из чего они были сделаны. Скорее всего, это титановый сплав. Что представляли собой эти ступени? Это большая труба длиной метров пять. Так вот, летом – когда она падала – толку не было, местность-то болотистая. А вот когда зимой – тут другой разговор. Если ты нашел в снегу ступень – это сродни кладу. В наших краях и так ничего нельзя было достать – а тут такое… Так вот брали мы эту ступень, распиливали на несколько частей вдоль и поперек. Получалась отличная волокуша. А приспосабливалась она везде. Кто загнет конец и привяжет к упряжке собачьей или к снегоходу, чтобы легче было перевозить всячину всякую. Кто на забор ее пустит или на крышу. Кто как трубу оставит. В общем, что хочешь, то с ней и делай» (Людмила Ивановна, 70 лет).

Материалы, из которых производили упаковочные изделия, по большей части были либо из металла, чтобы сохранить долговечность продукта, либо из стекла или других прозрачных материалов, которые давали представление о том, какой товар берет покупатель. Если сравнить упаковку, которая была в Советском Союзе, и ту, в которой привозили товары из-за границы, увидим некоторые отличия.

«Я сама работала в торговле. Мыло вообще шикарное было. Привозили из Польши и из Болгарии. Немецкое мыло было очень качественное. Оно в коробках было, и коробки такие необычные. У нас мыло было в бумаге – обычный кусочек, а в Германии это настолько стильно завязано, настолько завернуто красиво! Бралась обычная коробочка, ну, как сейчас можно купить – в них кошельки продаются, – а сверху прозрачная крышечка. А какое мыло было! И овальное, и квадратное – и какого только не было» (Людмила Ивановна, 70 лет).

Действительно, если рассматривать упаковку, то она не играла никакой роли. Если это мыло, то оно не имело эстетической ценности и было предназначено исключительно для того, чтобы им мыться, иными словами, использовать по назначению. Мыло было всего нескольких видов: обычное белое, хозяйственное, дегтярное. Все они были сделаны в виде брикетов. Никакого фигурного мыла не предполагалось. То же можно сказать и насчет запаха. Респонденты никогда не вспоминают запахи советских изделий. Однако за отсутствием красителей и красивой упаковки скрывалась именно натуральность этого продукта. В этом случае у советского человека не оставалось другого выбора, как использовать этот продукт только по основному назначению. Одна из респонденток подтверждает этот тезис:

Перейти на страницу:

Все книги серии Исследования культуры

Культурные ценности
Культурные ценности

Культурные ценности представляют собой особый объект правового регулирования в силу своей двойственной природы: с одной стороны – это уникальные и незаменимые произведения искусства, с другой – это привлекательный объект инвестирования. Двойственная природа культурных ценностей порождает ряд теоретических и практических вопросов, рассмотренных и проанализированных в настоящей монографии: вопрос правового регулирования и нормативного закрепления культурных ценностей в системе права; проблема соотношения публичных и частных интересов участников международного оборота культурных ценностей; проблемы формирования и заключения типовых контрактов в отношении культурных ценностей; вопрос выбора оптимального способа разрешения споров в сфере международного оборота культурных ценностей.Рекомендуется практикующим юристам, студентам юридических факультетов, бизнесменам, а также частным инвесторам, интересующимся особенностями инвестирования на арт-рынке.

Василиса Олеговна Нешатаева

Юриспруденция
Коллективная чувственность
Коллективная чувственность

Эта книга посвящена антропологическому анализу феномена русского левого авангарда, представленного прежде всего произведениями конструктивистов, производственников и фактографов, сосредоточившихся в 1920-х годах вокруг журналов «ЛЕФ» и «Новый ЛЕФ» и таких институтов, как ИНХУК, ВХУТЕМАС и ГАХН. Левый авангард понимается нами как саморефлектирующая социально-антропологическая практика, нимало не теряющая в своих художественных достоинствах из-за сознательного обращения своих протагонистов к решению политических и бытовых проблем народа, получившего в начале прошлого века возможность социального освобождения. Мы обращаемся с соответствующими интердисциплинарными инструментами анализа к таким разным фигурам, как Андрей Белый и Андрей Платонов, Николай Евреинов и Дзига Вертов, Густав Шпет, Борис Арватов и др. Объединяет столь различных авторов открытие в их произведениях особого слоя чувственности и альтернативной буржуазно-индивидуалистической структуры бессознательного, которые описываются нами провокативным понятием «коллективная чувственность». Коллективность означает здесь не внешнюю социальную организацию, а имманентный строй образов соответствующих художественных произведений-вещей, позволяющий им одновременно выступать полезными и целесообразными, удобными и эстетически безупречными.Книга адресована широкому кругу гуманитариев – специалистам по философии литературы и искусства, компаративистам, художникам.

Игорь Михайлович Чубаров

Культурология
Постыдное удовольствие
Постыдное удовольствие

До недавнего времени считалось, что интеллектуалы не любят, не могут или не должны любить массовую культуру. Те же, кто ее почему-то любят, считают это постыдным удовольствием. Однако последние 20 лет интеллектуалы на Западе стали осмыслять популярную культуру, обнаруживая в ней философскую глубину или же скрытую или явную пропаганду. Отмечая, что удовольствие от потребления массовой культуры и главным образом ее основной формы – кинематографа – не является постыдным, автор, совмещая киноведение с философским и социально-политическим анализом, показывает, как политическая философия может сегодня работать с массовой культурой. Где это возможно, опираясь на методологию философов – марксистов Славоя Жижека и Фредрика Джеймисона, автор политико-философски прочитывает современный американский кинематограф и некоторые мультсериалы. На конкретных примерах автор выясняет, как работают идеологии в большом голливудском кино: радикализм, консерватизм, патриотизм, либерализм и феминизм. Также в книге на примерах американского кинематографа прослеживается переход от эпохи модерна к постмодерну и отмечается, каким образом в эру постмодерна некоторые низкие жанры и феномены, не будучи массовыми в 1970-х, вдруг стали мейнстримными.Книга будет интересна молодым философам, политологам, культурологам, киноведам и всем тем, кому важно не только смотреть массовое кино, но и размышлять о нем. Текст окажется полезным главным образом для тех, кто со стыдом или без него наслаждается массовой культурой. Прочтение этой книги поможет найти интеллектуальные оправдания вашим постыдным удовольствиям.

Александр Владимирович Павлов , Александр В. Павлов

Кино / Культурология / Образование и наука
Спор о Платоне
Спор о Платоне

Интеллектуальное сообщество, сложившееся вокруг немецкого поэта Штефана Георге (1868–1933), сыграло весьма важную роль в истории идей рубежа веков и первой трети XX столетия. Воздействие «Круга Георге» простирается далеко за пределы собственно поэтики или литературы и затрагивает историю, педагогику, философию, экономику. Своебразное георгеанское толкование политики влилось в жизнестроительный проект целого поколения накануне нацистской катастрофы. Одной из ключевых моделей Круга была платоновская Академия, а сам Георге трактовался как «Платон сегодня». Платону георгеанцы посвятили целый ряд книг, статей, переводов, призванных конкурировать с университетским платоноведением. Как оно реагировало на эту странную столь неакадемическую академию? Монография М. Маяцкого, опирающаяся на опубликованные и архивные материалы, посвящена этому аспекту деятельности Круга Георге и анализу его влияния на науку о Платоне.Автор книги – М.А. Маяцкий, PhD, профессор отделения культурологии факультета философии НИУ ВШЭ.

Михаил Александрович Маяцкий

Философия

Похожие книги

Эра Меркурия
Эра Меркурия

«Современная эра - еврейская эра, а двадцатый век - еврейский век», утверждает автор. Книга известного историка, профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина объясняет причины поразительного успеха и уникальной уязвимости евреев в современном мире; рассматривает марксизм и фрейдизм как попытки решения еврейского вопроса; анализирует превращение геноцида евреев во всемирный символ абсолютного зла; прослеживает историю еврейской революции в недрах революции русской и описывает три паломничества, последовавших за распадом российской черты оседлости и олицетворяющих три пути развития современного общества: в Соединенные Штаты, оплот бескомпромиссного либерализма; в Палестину, Землю Обетованную радикального национализма; в города СССР, свободные и от либерализма, и от племенной исключительности. Значительная часть книги посвящена советскому выбору - выбору, который начался с наибольшего успеха и обернулся наибольшим разочарованием.Эксцентричная книга, которая приводит в восхищение и порой в сладостную ярость... Почти на каждой странице — поразительные факты и интерпретации... Книга Слёзкина — одна из самых оригинальных и интеллектуально провоцирующих книг о еврейской культуре за многие годы.Publishers WeeklyНайти бесстрашную, оригинальную, крупномасштабную историческую работу в наш век узкой специализации - не просто замечательное событие. Это почти сенсация. Именно такова книга профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина...Los Angeles TimesВажная, провоцирующая и блестящая книга... Она поражает невероятной эрудицией, литературным изяществом и, самое главное, большими идеями.The Jewish Journal (Los Angeles)

Юрий Львович Слёзкин

Культурология