Однако уже в базовых характеристиках советской модели плановой экономики, заложенных еще в 1930-е годы, содержались противоречия, развертывание которых в 50-е-начале 60-х годов XX века подготавливало застойные явления следующего периода. Благополучное положение с темпами технического прогресса определялось продолжением политики индустриализации 1930-х годов – происходило появление новых отраслей промышленности. Новые отрасли, создаваемые за счет централизованной концентрации ресурсов, характеризовались высоким технологическим уровнем. Что касается уже созданных отраслей и предприятий, то им были свойственны крайне низкие темпы обновления производственного аппарата, при этом, в большинстве случаев, новое оборудование относилось к тому же технологическому уровню, что и заменяемое. Лишь немногочисленные примеры, связанные со сменой технологических поколений в уже существующих отраслях, демонстрируют массовое обновление производственного аппарата действующих предприятий – переход к электро- и тепловозной тяге на железных дорогах, переход к реактивной тяге в авиации, смена элементной базы в электронике с ламповой на полупроводниковую. Все остальное в большинстве своем относилось к
В результате в народном хозяйстве СССР формировался разрыв между технологическими укладами в «новых» и в «старых» отраслях. Этот разрыв усугублялся ведомственным характером распределения ресурсов. В плановой системе сложился определенный устойчивый «баланс сил» различных хозяйственных ведомств, и именно этот баланс, а не соображения народнохозяйственной эффективности во все возрастающей степени определял, каким отраслям и предприятиям достанутся наиболее качественные, высокотехнологичные ресурсы. К тому же в советской модели планового хозяйства не было сколько-нибудь действенного механизма оценки принимаемых решений с точки зрения народнохозяйственной эффективности. Поэтому, даже если отвлечься от ведомственных влияний, народнохозяйственные приоритеты определялись в значительной мере волевым порядком.
Другим слабым местом советской плановой модели была слабость побудительных мотивов к техническому прогрессу на уровне предприятий и отдельных работников. Оценка их деятельности по непрерывному росту объемных показателей плановых заданий ограничивала возможности крупных нововведений. До определенного момента система централизованного планирования за счет реализации крупных научно-технических программ народнохозяйственного значения создавала в экономике технологические импульсы, позволявшие генерировать качественные высокотехнологичные ресурсы и обеспечивать замещение этими ресурсами менее качественных (массовых) в других отраслях народного хозяйства. К таким программам можно отнести космическую программу, создание радиоэлектронной промышленности, программу создания панельного домостроения, программы производства товаров длительного пользования. Но уже в 1950-е гг. явным образом закрепилось приоритетное значение реализации таких программ в военной промышленности (атомный проект, ракетостроение, военная реактивная авиация, ориентированное на военное применение производство электронных компонентов и т. д.)
Такой перекос отчасти компенсировался притоком в невоенные отрасли народного хозяйства дешевых массовых ресурсов за счет разработки новых месторождений полезных ископаемых, за счет заниженных цен на топливно-сырьевые ресурсы и заниженных тарифов на электроэнергию, за счет притока дешевой малоквалифицированной рабочей силы из деревни.
Наряду с последней тенденцией действовала так же и обратная – замещение неквалифицированной рабочей силы более качественной за счет усилий по наращиванию подготовки квалифицированной рабочей силы и специалистов (в связи со значительным ростом новых высокотехнологичных отраслей) и роста затрат на развитие образования и науки, в том числе фундаментальной.
Однако эта противоречивая, но в целом динамичная картина 1950-х гг. в середине 1960-х гг. резко меняется – как темпы экономического роста, так и темпы технического прогресса начинают явственно падать. Долгосрочная стратегия формирования новых направлений и ценностей развития, характерных не столько для индустриального, сколько для постиндустриального общества, не смогла достаточно прочно закрепиться.
Хотя эта стратегия играла немалую роль и в 1950-е гг., и в 1960е гг., тем не менее эрозия соответствующих ценностей оказалась неизбежной[135]. Весьма сложно навязать населению, занятому в основном трудом раннеиндустриального типа, гораздо более высокую систему ценностей. Это тем более сложно, что СССР отставал от наиболее развитых стран по уровню потребления населения, и темпы преодоления этого отставания были не столь впечатляющие, как сокращение разрыва в других областях.