Жесткость, негибкость социальной модели СССР практически исключала возможность плавных перемен. Страх перед разрушением ставил правящую элиту СССР в тяжелое положение. Надежды на рынок и невозможность просто погрузить в него экономику, приспособленную к совсем другим отношениям. Индустриальная система достигла пределов роста, а понимания постиндустриальных задач у элиты практически не было. Не будем строго судить ее за это – теоретическое осознание проблемы информационной революции появилось в нашей стране только в ходе Перестройки. Сложившаяся в СССР система подавляла альтернативные индустриализму формы организации труда и жизни, что затрудняло проведение научно-технической революции и переход к широкомасштабному производству технологий постиндустриального (информационного) общества. Проблема научно-технической революции, которая будоражила умы Андропова и Горбачева, заключалась не столько в способности советской экономики произвести экспериментальные образцы технологий компьютерной эпохи, а в том, что для их эффективного внедрения необходимы сетевые, а не командные связи между людьми, автономия творческих групп, интенсивный обмен информацией и т. д. Отсутствие социальных условий информационно-технологической революции определяло постепенное, но неуклонное отставание СССР в международном соревновании, от итогов которого зависели не только позиции Союза как сверхдержавы, но и социальное благосостояние и безопасность его населения.
Важный результат централизации общества – наследия тоталитарных 1930-х гг. – эффект резонанса кризисов. Управляющий центр одновременно воздействует на все стороны жизни, во все вмешивается. В результате все кризисы усиливаются одновременно, накладыва-ясь друг на друга, резонируя и усиливая друг друга. Как полк солдат, который марширует по мосту в ногу, раскачивая его строевым шагом, одновременными ударами. И мост рушится. Так и СССР к середине 1980-х гг. СССР встал перед угрозой социальной катастрофы.
Советский Союз столкнулся с целой группой кризисов. Во-первых, это был кризис сверхдержавы, выразившийся в том, что СССР встал перед угрозой отставания в гонке вооружений, а также столкнулся с тяжелым положением в Афганистане. Население все сильнее разочаровывалось в достижениях советской экономики, сравнивая их с достижениями стран Запада. Во-вторых, этно-демографические диспропорции и различие стадиальных и цивилизационных состояний народов СССР уже с трудом компенсировались с помощью центральной системы управления и слабеющего социального государства, все менее обеспеченного ресурсами.
В-третьих, проявился кризис «государственного социализма», то есть государственно-монополистического индустриального общества. Система социально-экономических отношений, основанная на массовом стандартизированном производстве, лишении работника инициативы, бюрократическом управлении всеми экономическими процессами, уже не могла обеспечить дальнейшего роста эффективности производства, выпуска продукции, которая требовалась для нужд обороны и для удовлетворения растущих качественных потребностей населения.
Рост культурного уровня жителей СССР позволял им не только отдавать предпочтение качественным показателям продукции, но и осознавать опасности, о которых они раньше не задумывались. Прежде всего, это касается экологической проблемы.
В-четвертых, развивался кризис авторитарной политической системы. Советские люди уже не хотели мириться с ролью бессловесных объектов управления, тем более, что коммунистическая идеология объявляла: в СССР существует советская демократия, и народ является хозяином страны. Постепенно сформировалась основа гражданского общества – самостоятельные от власти общественные течения. Всеобщее возмущение вызывали номенклатурные привилегии, неэффективность работы бюрократического аппарата, произвол и безответственность чиновников, коррупция. Разумеется, все познается в сравнении, и сегодня мы можем считать ситуацию того времени сносной. Но важно отношение к ситуации советского человека того времени.
Советский человек как минимум с 1970-х гг. жил уже не мечтами о коммунизме и не напряжением «Холодной войны». Даже государство даровало ему «развитой социализм» и «разрядку». Война и атомная угроза делали из советского человека пацифиста: «Спросите вы у тишины, хотят ли русские войны».