Эта нехитрая логика основана на несложных подменах и упрощениях. Подмена первая: представить СССР как что-то одномерное, где люди не живут, а служат идее. Реальный Советский Союз был хоть и особенной страной, но населенной нормальными людьми со своими нуждами, собственными размышлениями, идейными и социальными противоречиями. Во всяком случае, накануне Перестройки это было не тоталитарное (полностью управляемое из центра), а авторитарное государство, ограничивающее политические свободы, но не устраняющее многообразие общества. СССР не был воплощением ни справедливости, ни несвободы[194].
Подмена вторая: соединить под словом «Империя» две совершенно разные вещи – страну и режим. В результате причины Перестройки отождествляются с причинами распада СССР, хотя это не одно и то же. Более того, распад СССР во многом является результатом поражения Перестройки. Преодоление авторитарного режима вовсе не обязательно ведет к распаду страны. Если разделить борьбу с режимом и распад страны, не забывая о возможных причинно-следственных связях между этими двумя явлениями, станет заметно, что коммунистический режим перестал существовать раньше, чем стал необратимым распад страны.
Причины событий кроются не только в злой (доброй) воле правителей, но и в стремлениях миллионов людей к лучшей жизни. Надо отдать должное Горбачеву – когда события только набирали оборот, он был скромен в оценке своей роли. Одним из его любимых выражений было: «раскручивается маховик». Тяжелая, инерционная система сдвигается с места. Если не прикладывать к ней усилий многих людей, «маховик» остановится. Движение потухнет в ней, накопившиеся противоречия не найдут выхода, и некоторое время спустя прогремит социальный взрыв. Не бархатные митинговые перемены, а бунт и гражданская война. Сумгаит в масштабах одной шестой части суши.
Или, как полагают многие сегодня – Перестройка вовсе была не нужна. Следовало просто все оставить как есть и подавлять любые попытки к изменению системы. Собственно, такая постановка вопроса является самой честной в упрощенной критике Перестройке. Но упрощенная – не значит убедительная. Если автор критикует сам факт перемен, то он должен ответить на вопрос: сколько времени социально-политическая система СССР могла находиться совершенно неизменной, в рамках модели, сохранявшейся в 1965–1982 гг.? Десять лет? Тогда Перестройка началась бы в 1995 г., и чем бы это было лучше? Четверть века? И как бы мы жили теперь, отстав еще сильнее от перемен остального мира? Тысячу лет?
Обычно здесь сторонники «замораживания» общественного строя СССР на уровне середины 1970-х гг. здесь возмущаются: не надо утрировать! Мы же не утверждаем, что вообще ничего не следовало менять. Что-то нужно, но не то и не так, как Горбачев.
И в этот момент консервативная критика Перестройки рушится, как карточный домик. Потому что если Вы признаете, что нечто следовало изменить, что какие-то преобразования были нужны, то вы должны предложить свой проект Перестройки, более убедительный, чем реформы 1983–1991 гг. И убедительный не только для Вас, и не просто для какой-то группы людей, которые задним числом знают, чем кончилась Перестройка и имеют свое мнение о причинах ее провала. Задача, которая стояла перед Андроповым, Горбачевым и их соратниками была куда сложнее потому, что они еще не знали, чем все кончится и куда пойдет. Они не знали того, что мы знаем или думаем, что знаем.
Мы можем обвинить реформаторов в ошибках лишь при том условии, если их об этих ошибках письменно предупреждали уже тогда – в ходе самих реформ, а они не вняли, не приняли требований, выдвинутых уже тогда. Но и в этом случае критика будет справедливой, если можно доказать, что отвергнутые или проигнорированные альтернативные предложения дали бы лучший результат. Такова честная позиция в споре об ответственности Горбачева. Но, увы, сейчас и спора-то нет – подавляющее число мемуаристов и публицистов достигли консенсуса в одном вопросе – о «козле отпущения». Именно на Горбачева следует переложить коллективную ответственность всех действовавших тогда чиновников и политиков, всех, как говорил В. Черномырдин, «не просто участников, а соучастников».
Однако даже если отказаться от такого горбачевоцентричного обличительства, проблема критического анализа Перестройки не снимается с повестки дня. Да, в тех исторических условиях трудно было найти оптимальный путь преобразований. Но теперь, когда в нашем распоряжении обильная информация о результатах Перестройки, ее замысловатом маршруте – самое время интеллектуально прожить Перестройку снова. Эта задача вдвойне актуальна потому, что задачи, поставленные перед страной самой жизнью в середине 1980-х гг., до сих пор не решены. А пока они не решены, наше общество не может двигаться дальше вперед, оно может только откатываться назад от планки задач Перестройки, проще говоря деградировать.