Срыв

Анна Семеновна взялась за дело с жаром и энергией. Многое успела до всеобщего обнищания и одичания. В первые годы с размахом проводились Яновские чтения в селе Уюк. Анна Семеновна была их организатором. Приезжали писатели, литературоведы из Москвы, Ленинграда, Киева, Ашхабада, Ташкента, Минусинска – тех городов, где жил Василий Ян. Сотни читателей собирались. Возникла идея создать в маленьком Уюке Культурный центр дружбы народов. Построить светлое здание, проводить там конференции, открыть библиотеку книг по истории Азии… И уже почти решился этот вопрос.

Но бахнул девяностый год – страшный год для Тувы. Произошло несколько стычек на национальной почве, раздавались призывы, причем и от известных в республике людей, отделиться от СССР, снова стать независимым государством.

В тот август на чтения почти никто не приехал – отговаривались занятостью, нездоровьем, отсутствием денег, но ясно было, что ехать им попросту страшно… На несколько лет чтения стали мероприятием для нескольких человек. Хотя бывали неожиданные гости – например, приезд в девяносто втором году туркменского поэта Кокабая Курбанмурадова. Как он добирался из Ашхабада – целая одиссея. Но добрался, даже две дыни привез… Позже, когда напряженность спала, появились деньги, на прежний уровень чтения вывести не получилось. Другая эпоха настала.

О культурном центре новое руководство республики не хотело и слышать: «Зачем такое в Уюке? Сколько там жителей? Меньше тысячи? И отток происходит… Такому поселению и клуба достаточно». И как ни доказывала Анна Семеновна, что открытие культурного центра, конференции, выставки, чтения наверняка приведут к возрождению всего села, что издревле люди приходили и селились вокруг церквей, хурээ, культурных памятников, не помогло. Начальству удобнее всё стягивать в столицу республики, чем облагораживать маленькие городки, поселки. Впрочем, такое, как она замечала, по всей стране; хотя бывали и исключения – в какой-нибудь почти погибшей деревушке появлялось подворье монастыря или открывался музейчик, и деревня возрождалась…

Да, не всё удалось сделать, но многое получилось, многое сохранено, спасено ее, Анны Семеновны, усилиями. Подбирала со свалок старые вещи, одежду, а теперь кое-что из этого – в числе экспонатов, и те, кто лет двадцать назад, молодыми, после смерти стариков выбрасывали рухлядь, теперь, постарев, умиляются: «Бабушкина прялка… дедов башлык… сундук наш, полкомнаты занимал, мешался, а оказывается, красота-то какая…» Анне Семеновне приятны и ценны эти слова – она словно видит их, эти нити живой памяти.

* * *

Встает по-деревенски, рано. Живет одна – муж давно умер, у детей свои дома. Греет воду, замешивает свинье, сыплет курам дробленку. Потом пьет чай, читает. Просматривает почту в компьютере… Интернет – великая вещь. Конечно, по-настоящему ценных материалов там найти почти невозможно, но некоторые ориентиры поисков определить можно. И – общение. Раньше пишешь письмо, бросаешь конверт в ящик и ждешь с месяц, когда придет ответ. А теперь – минута. А по «скайпу» вообще разговаривай, спорь, будто за одним столом находишься. Ты здесь, в Туране, а собеседник за пять тысяч километров… А с другой стороны – меньше стали собираться.

Было когда-то хорошее слово – «сидим». Когда никуда не торопишься, на столе что-нибудь вкусное – пироги, шанежки, пельмени, пахучий горлодер; и бутылочка – не лишнее. В печке дрова пощелкивают, ароматная от еды, одеколона, здорового пота духота. И, даже наговорив какой-нибудь задушевной глупости, потом не стыдно. Наоборот, ощущение радости и облегчения наутро. Хорошо было. «Хорошо посидели».

Перед выходом хоть в магазин, хоть к детям и внукам, хоть на работу или еще куда Анна Семеновна тщательно собирается. Лахудрой ни разу за ворота не выбегала. Знает: каждую встречу с ней большинство туранцев потом обсуждают как значительное событие.

Идет по дощатым тротуарам без торопливости, держа спину. Летом носит обычно широкополую соломенную шляпу, зимой – лисью шапку с длинными ушами-шарфом.

Улицы в Туране прямые, широкие, а дома разные. Есть беленые засыпушки, уродливо облепленные глиной хибары, несколько юрт, но уже не войлочных, а деревянных, с оконцами, советские коттеджи на две семьи и новые коттеджи, кирпичные, богатые; появился недавно местный небоскреб – четырехэтажная благоустройка с балконами.

Но попадаются и настоящие, из толстых, черных от старости бревен избы. Окна со ставнями, на некоторых ставнях еще сохранились стальные пластины и штыри: было время, когда каждый дом на ночь превращался в крепость. Ставни закрывали не просто на крючок, как сейчас, а стягивали пластиной, штыри же просовывали сквозь бревна сруба, закручивали изнутри болтами. Дверь закладывали толстой доской… Много было лихих людей.

Теперь тоже случаются и воровство, и грабежи, убийства, но все же не так. Бережливее, что ли, люди стали друг к другу, уважительнее к чужому хозяйству…