Читаем Срыв полностью

– Вам оленина нужна?

– Нет-нет, я так…

«Тойота» замедлила бег; проехали перекресток. Сергей Игоревич не стал спрашивать, куда и откуда ведет та дорога, которую миновали. Такая же беспросветно прямая, как и их…

* * *

Приближение города угадалось по изменению ландшафта. Появились слабые подъемы, спуски, низинки, в которых росли более толстые и ветвистые деревья. И дорога заизгибалась, словно не желая кончаться.

Машина заскочила на очередной пологий холм, и вот впереди и внизу открылось скопление зданий. Да, если уж селиться, то в такой вот котловине – хоть какая-то защита от ветров, а главное – от изматывающей душу ровности…

Издали здания показались Сергею Игоревичу прекрасными, как из сказки, и сам городок напомнил подарочный торт, украшенный оранжевыми, салатовыми, желтыми, фиолетовыми пряничными домиками.

– Ну вот, добрались, можно сказать, – с великим, как после долгой и тяжелой работы облегчением выдохнул водитель. – А за теми сопками, по ту сторону, тундра уже начинается. Там олени…

Постройки приближались, и ощущение их сказочности у Сергея Игоревича исчезало. Оказалось, что они, разноцветные, веселые, на самом-то деле старые, хилые двухэтажки-бараки, четырехэтажные панельные хрущевки. Балконов на хрущевках не было – их заменяли, а вернее, имитировали этакие бетонные нашлепки под окнами, окрашенные в иной, чем остальное здание, цвет. Издали – вроде балкон, а подойдешь и приглядишься – нашлепка.

– Так, мы сейчас в гостиницу, – заговорила Любовь Петровна и деловито, и приветливо. – Успеете отдохнуть… В три у нас обед, и потом потихонечку идем в библиотеку…

В центре оказалось несколько крепких, с умеренными архитектурными изысками зданий. Одни были явно сороковых-пятидесятых годов, другие – совсем свежие.

– Администрация… первая школа… Дом культуры – бывший Дом геолога, – перечисляла Любовь Петровна, – музей… «Роснефть»…

Сергей Игоревич кивал, тихонько одобрительно мычал, а тем временем пытался понять, чего не хватает на улицах. «А, рекламы нет почти… Хорошо». И тут же заспорил с собой: «Что ж хорошего? Реклама, к сожалению, индикатор экономики».

Он время от времени оказывался в подобных городках без пестрых вывесок и поначалу радовался, в груди теплело, будто возвращается в детство, строгое, но правильное, здоровое, а потом, пообщавшись с людьми, замечал: не очень-то они в этой строгости и правильности счастливы.

– Так, а вот и гостиница, – задвигалась на сиденье Любовь Петровна. – Теперь уж точно можно сказать, прибыли.

Гостиница находилась в четырехэтажке, но не панельной, как большинство других четырехэтажек города, а кирпичной. На козырьке над входом висела сероватая табличка с синими буквами «Север».

«Логично. Не „Палас“ же, не „Хилтон“», – сыронизировал мысленно Сергей Игоревич.

Оформился быстро; Любовь Петровна расплатилась с администраторшей и напомнила ему:

– Значит, без пяти три здесь встречаемся и идем в ресторан.

– Хорошо, хорошо… А далеко?

– Ресторан? Да вон он, за той дверью.

– М-м, – Сергей Игоревич кивнул, – удобно.

В первую минуту в гостиничном номере, даже в таком, откровенно говоря, убогеньком, напоминающем комнату в общаге, у него всегда возникало чувство, что свернет горы. Сейчас скинет ботинки, вставит зубную щетку в стаканчик над раковиной, откроет ноутбук и будет работать, работать. Один, в тишине, в чистой, без хлама, комнате.

Но вот рука тянется к пульту телевизора, непреодолимо хочется прилечь на кровать. Тело тяжелеет, и Сергей Игоревич чувствует, как он устал. Не от чего-то устал определенного, не от дела, а так, глобально. Как молодежь говорит: по жизни.

Старость – это, наверное, не столько болезни, а именно усталость. Старым можно стать и в тридцать лет, а можно оставаться молодым до шестидесяти и дольше. Вон сколько по возрасту стариков, на деле же – этакие моторчики… Хотя ничего дельного эти моторчики не производят. Так вертятся вхолостую… Да и другие тоже. Жужжат, вертятся, а толку-то…

Сергей Игоревич пошевелился на кровати, и та жалобно заскрипела. Не пружинами или панцирем, а деревянными стыками каркаса… Задвигался активнее, и скрип стал громче, из жалобного превратился в умоляющий: не надо, не надо…

– М-да, и кровать уставшая.

Переключал каналы, не замечая, что́ там появляется и исчезает на экране. Уговаривал себя подняться, достать из сумки папочку с набросками статьи о говорах Сапожковского района, которую давно уже надо было написать.

Никто эту статью не ждал, нигде ее не заказывали, но… Зря, что ли, в позапрошлом году он три раза побывал в этом углу Рязанской области, объездил два десятка деревень и поселков?

В каждом населенном пункте свой говор, свои словечки, обороты… Одна фраза – «пойду куплю хлеба» – звучит настолько по-разному, самобытно, оригинально, что и не сразу поймешь ее… Ведь интересно же, и нужно это зафиксировать.

«Надо, надо», – соглашался с собой Сергей Игоревич, а глаза вяло искали, чем бы отвлечься. Книги, телевизор, Интернет.

Перейти на страницу:

Все книги серии Новая русская классика

Рыба и другие люди (сборник)
Рыба и другие люди (сборник)

Петр Алешковский (р. 1957) – прозаик, историк. Лауреат премии «Русский Букер» за роман «Крепость».Юноша из заштатного городка Даниил Хорев («Жизнеописание Хорька») – сирота, беспризорник, наделенный особым чутьем, которое не дает ему пропасть ни в таежных странствиях, ни в городских лабиринтах. Медсестра Вера («Рыба»), сбежавшая в девяностые годы из ставшей опасной для русских Средней Азии, обладает способностью помогать больным внутренней молитвой. Две истории – «святого разбойника» и простодушной бессребреницы – рассказываются автором почти как жития праведников, хотя сами герои об этом и не помышляют.«Седьмой чемоданчик» – повесть-воспоминание, написанная на пределе искренности, но «в истории всегда остаются двери, наглухо закрытые даже для самого пишущего»…

Пётр Маркович Алешковский

Современная русская и зарубежная проза
Неизвестность
Неизвестность

Новая книга Алексея Слаповского «Неизвестность» носит подзаголовок «роман века» – события охватывают ровно сто лет, 1917–2017. Сто лет неизвестности. Это история одного рода – в дневниках, письмах, документах, рассказах и диалогах.Герои романа – крестьянин, попавший в жернова НКВД, его сын, который хотел стать летчиком и танкистом, но пошел на службу в этот самый НКВД, внук-художник, мечтавший о чистом творчестве, но ударившийся в рекламный бизнес, и его юная дочь, обучающая житейской мудрости свою бабушку, бывшую горячую комсомолку.«Каждое поколение начинает жить словно заново, получая в наследство то единственное, что у нас постоянно, – череду перемен с непредсказуемым результатом».

Алексей Иванович Слаповский , Артем Егорович Юрченко , Ирина Грачиковна Горбачева

Приключения / Проза / Современная русская и зарубежная проза / Славянское фэнтези / Современная проза
Авиатор
Авиатор

Евгений Водолазкин – прозаик, филолог. Автор бестселлера "Лавр" и изящного historical fiction "Соловьев и Ларионов". В России его называют "русским Умберто Эко", в Америке – после выхода "Лавра" на английском – "русским Маркесом". Ему же достаточно быть самим собой. Произведения Водолазкина переведены на многие иностранные языки.Герой нового романа "Авиатор" – человек в состоянии tabula rasa: очнувшись однажды на больничной койке, он понимает, что не знает про себя ровным счетом ничего – ни своего имени, ни кто он такой, ни где находится. В надежде восстановить историю своей жизни, он начинает записывать посетившие его воспоминания, отрывочные и хаотичные: Петербург начала ХХ века, дачное детство в Сиверской и Алуште, гимназия и первая любовь, революция 1917-го, влюбленность в авиацию, Соловки… Но откуда он так точно помнит детали быта, фразы, запахи, звуки того времени, если на календаре – 1999 год?..

Евгений Германович Водолазкин

Современная русская и зарубежная проза

Похожие книги