Срок

Служащий вкатил тело Флоры в смотровую комнату. Возможно, это было необычно, но Катери нужно было убедиться. Я поняла это. Мы последовали за ней. Работник крематория снял крышку с гроба, и его поставили на стол. Затем он отступил на шаг и заложил руки за спину. Он стоял, прислонившись к стене. Мы стояли у гроба. Катери впилась взглядом в лицо матери.

– Все не так уж плохо, – сказала она. – Можешь смотреть.

Я поглядела вниз, но невнимательно, так что Флора превратилась в безобидное размытое пятно. Это было не то время, когда мне захотелось бы ясности.

– Я сошла с ума, – тихо произнесла Катери, – или она действительно выглядит моложе?

Тогда пришлось приглядеться и мне.

Большое, мягкое, красивое лицо Флоры утратило обычное для него нетерпеливое выражение. Конечно. Она едва ли ждала того, что будет дальше, с нетерпением. У нее не было загадочной суровости Баджи. Однако она, казалось, собралась с духом и приготовилась к тому, что должно произойти. Сожжение, измельчение в порошок, пересыпание праха в гораздо меньший деревянный ящичек, вынос из этого места. Ее безжизненная храбрость сжала мое сердце. Выглядела ли она моложе? Я попыталась объяснить Катери, что это способ, которым смерть ослабляет напряжение. Потому что она действительно выглядела молодой, на удивление молодой, несмотря на долгое пребывание в холодильнике.

Подчиняясь порыву душевного смятения, я отошла от тела. Катери стояла рядом с Флорой, глядя на мать в пораженном молчании, беззвучно шевеля губами. Я подумала, что она молится. Эта пауза продолжалась некоторое время. Наконец Катери кивнула, показывая, что служитель должен увезти мать. Слава богу. Я отвела глаза от тревожно-юного лица Флоры. Катери последовала за служителем к двери. Я понятия не имела, произошла ли кремация там или где-то еще и как долго мне пришлось ждать.

Оставшись одна, я должна была выбраться за пределы окружающей меня действительности, как привыкла делать в тюрьме. Именно там я научилась читать с силой, напоминающей безумие. Оказавшись на свободе, я обнаружила, что уже не могу читать любую книгу. Дошло до того, что я могла теперь чувствовать, как книга написана. Я обращала внимание на маленькие уловки, крючки, на которые автор ловит внимание читателя, на устроенную для него ловушку в начале, надвигающуюся тяжесть трагического финала и то, как на последней странице автор смахивает налет грусти и возвращает любимого персонажа в исходное состояние. Мне требовалось, чтобы текст имел определенную плотность «костной ткани». Все должно было казаться естественным, а не цинично надуманным. Я начала испытывать неприязнь к манипуляциям. Например, помимо повторяющихся слов и выражений, проблема с Еленой Ферранте (теперешней моей любимицей) заключалась в своего рода «подмигиваниях» читателю с помощью захватывающих, интригующих ситуаций. Иногда мне хотелось плакать, когда я обнаруживала в писателе не только талант, но и злоупотребление им. Сам автор не может не присутствовать в повествовании. Так, я могла принять роман из-за одной только силы писательского дара. Это произошло с несколькими книгами. Например, с романом «Ночь нежна». Или с творениями Джин Рис. Дар, которым злоупотребляют, иногда сияет со страниц с великодушным смирением. Теперь мне хочется читать книги, которые заставляют забыть об элегантной точности клеточной структуры новорожденного ради энтропического потока человеческой плоти, движущейся к хаосу смерти. Я жажду книг, которые заставят забыть о разложении наших тел на составляющие их химические элементы, общая стоимость которых составляет 1,43 доллара.

Но книга, которую я читала в крематории, была повестью о вечеринке по случаю дня рождения очень старой женщины. Историей, написанной Клариси Лиспектор и заканчивающейся неизбежной фразой: «Смерть была ее тайной».

Мне она понравилось. Подробное описание вечеринки по случаю дня рождения – торт, веселые дети, скатерть, испачканная пролитой колой. Освежающее мрачное презрение, испытываемое старой женщиной к своей семье. Смерть была ее тайной.

Прошло около сорока пяти минут, прежде чем Катери вернулась. Она стояла рядом с диваном, ссутулившаяся, лишенная воли. Зачесанные назад волосы взбунтовались и торчали жесткими клоками. Четкие и правильные черты лица искажены, глаза опухли от слез.

– Я видела, как мамы не стало. Теперь она в безопасности. Я заберу пепел через пару дней. Машину поведете вы.

Гадание