— И мы отвечаем, так же как и ты, перед всем аилом! Ты не думай, что все жители, все дворы этого кишлака подвластны только аилсовету. Я знаю их всех, и богатых и бедных, как пять своих пальцев. — Шарше, вероятно, как обычно, стукнул себя кулаком в грудь, так как он на секунду замолчал, а потом продолжал с новой силой. — В нашем аиле большинство живет зажиточно. А поэтому я обязан к двадцать пятому числу этого месяца обложить всех их твердым заданием. По моему подсчету, из всех четырехсот двадцати дворов, относящихся к нашему аилсовету, около шестидесяти процентов должны быть обложены налогом. Потому что все они зажиточные, хозяйства у них крепкие.
— Ошибаетесь вы, товарищ Шарше! — отвечала ему Бюбюш. — Мы не имеем права головотяпствовать только лишь потому, что получили приказ начальства… Давайте еще раз уясним, какие люди должны подвергаться раскулачиванию: во-первых, те, у которых годовой доход превышает пятьсот рублей, во-вторых, те, кто пользовался наемной рабочей силой, в-третьих…
— Знаем и мы, что в-третьих! — прервал ее Шарше. — Пока мы будем с тобой пересчитывать «во-первых» да «во-вторых», баи и кулаки будут уже за перевалом. А народ наш я знаю, от него ничего не добьешься: «Верблюда видел? Нет! Кобылу видел? Нет». И так все у них «нет», хотя, может, и видели. А я заявляю здесь авторитетно: кто батрак, кто активист, кто коммунист? Я! Стало быть, выходит, что хочешь не хочешь, а начальство-то за все прежде всего спросит с меня! А я не хочу быть исключенным из рядов партии, как укрыватель классовых врагов.
— Да и не только вы, но и каждый не желает этого!
— А если так, Бюбюш, то не мешай исполнять директиву партии.
— Это еще вопрос, мешаю ли я выполнять директиву партии или наоборот!
— Так что ж, ты хочешь сказать, что я мешаю? Зря ты так горюешь за угнетателей народа — баев и кулаков!
— Дело не в этом! Мы обязаны правильно понимать политику партии и не извращать ее.
— Никто не извращает. И никто не давал нам права заслонять кулаков от законного наказания. А таких у нас много в аиле. Например, батыровцы и эшимовцы почти все поголовно кулаки. Если не считать тех кровопийц, что сидят в темнице, то из этих родов еще надо обложить твердым заданием Мурата, потом Омера, потом этого старика Соке и косого Абды…
Бюбюш, кажется, не выдержала и вскочила с места. Над головой нетерпеливо застучали ее шаги.
— Поосторожней, товарищ Борукчиев! — вскричала она. — Надо говорить, да разуметь. Если всех подряд объявить кулаками, то тогда надо распускать колхоз!
— А кто не желает, того и не надо держать в колхозе!
— Но мы не имеем никакого права облагать твердым заданием простых хозяев, тружеников!
— По-твоему, Мурат — это простой труженик? Да он двоюродный брат зулума Саадата, который сейчас сидит у меня вот здесь вот, под ногой! — постучал он ногой об пол.
— Ну и что же…
— А вот то же, что этот Мурат и другие родственники Саадата в отместку за арест брата, может, сейчас точат ножи против меня!
— Ну, если так думать, то и жить не надо.
— Не смейтесь надо мной, женщина-аксакал! У Мурата есть большой деревянный дом. Этот дом он не сам построил, а нанял со стороны плотника, уплатил ему за это одну кобылу и две овцы. Вокруг двора он высадил пятьдесят корней плодовых деревьев, а на козырьке крыши у него кричат выпиленные красные петухи. Такие петухи в прежнее время были только у богатея Васьки, у которого я батрачил. А у простого труженика Омера есть конь породистый, купленный, он стоит пяти жеребых кобыл. А кроме этого, Омер хотел в свое время захватить часть земли Киизбая! А самый опасный из них — старик Соке. Он прикидывается овечкой, вступил в артель, а за пазухой камень держит. Это он смутил честных пахарей и устроил саботаж, сорвал работу… Этот старик хитер, хочет спасти свою голову и свой скот… Так вот, сестрица, если ты такая политически развитая, то попробуй оправдай этих людей, попробуй защити! Покамест мы не разоблачили подобных людей, никто, даже Иманбай, не устрашится и не будет подчиняться нам.
— Я категорически отказываюсь присоединиться к твоим словам, товарищ Шарше! — решительно отрезала Бюбюш. — Я не отрицаю, что в годы советской власти такие прилежные, старательные хозяева, как Мурат и Омер, стали жить лучше, стали жить крепче. Но этого они достигли своим трудом на земле: один строил новый двор, новый дом, а другой сажал сады вокруг двора, третий покупал хороший скот… Что тут плохого? Наоборот, мы должны поощрять таких хозяев. Разве не смешно будет раскулачивать Мурата только лишь за то, что он поставил новый дом и высадил вокруг двора пятьдесят плодовых деревьев? Это же противоестественно! Государство, наоборот, стоит за то, чтобы мы, киргизы, жили оседло, имели хорошие дома, дворы, чтобы мы разводили сады!..
Шарше молчал. Ему, конечно, нечем было крыть. А Бюбюш, не скрывая, высмеивала его:
— Классовая борьба, товарищ Борукчиев, ведется не с деревьями и строениями, а с настоящим врагом. Если делать так, как вы предлагаете, то вслед за пятьюдесятью плодовыми деревьями Мурата надо будет вырубать сосновый лес в ущелье Арчалы!..