Сразу после войны

Опустившись на одно колено, дядя Петя открыл чемодан, вынул поношенные, но вполне приличные брюки.

— На-ка, примерь… По случаю купил — полгода назад. Хотел перешить, да все недосуг.

Я приложил брюки к себе.

— Да кто ж так мерит? — воскликнул дядя Петя. — За штанины возьми и раскинь руки.

Я так и сделал.

— В самый раз должны быть, — сказал дядя Петя. — А теперь сыми свои, а эти надень — такая примерка надежней будет.

От брюк пахло нафталином. Складки были отутюжены.

— А пинжак у Волкова попроси, — посоветовал дядя Петя. — Он хоть и пониже тебя, но в плечах вы одинаковые.

Я снова посмотрел на сапоги.

— Обувку добуду! — пообещал дядя Петя. — У Игрицкого спрошу — он большой размер носит, хотя и невелик ростом.

— Запой у него.

— Нету уже. Сегодня в городе встретились, когда с больницы шел. Постояли, поговорили. Душевный он человек, всегда первый поздоровкается, руку подаст — не то что другие.

Я вспомнил про собрание.

— Увольнять его собираются.

— Не болтай!

Я рассказал про разговор с Владленом.

— Знаю такого. — Дядя Петя вздохнул. — Парень он вроде бы ничего… Одно нехорошо — все время около начальства трется. В прошлом годе перед Курбановым хвостом вертел, теперь другим в глаза заглядывает. Этим летом, когда я котельную ремонтировал, все сюда, в подвал лазил, указания давал. Взойдет, скажет два слова и назад — на солнышке греться.

— Между прочим, прохладно тут, — заметил я.

— Известное дело — подвал, — согласился дядя Петя и потер бок.

— Болит?

— Временами. — Пообещав принести обувку, он добавил: — Ступай, вьюнош, а я прилягу на маленько — ослаб…

10

Я боялся одного — стемнеет, Алия постесняется подойти ко мне сама, а я ее не увижу. И хотя в запасе у меня было много времени, я торопился — хотел засветло добежать до кинотеатра.

Солнце уже скрылось, воздух посинел, и я не мог понять, когда и как это произошло. Еще мгновение назад на фоне затухающего неба вырисовывались деревья, глаза различали белые платочки на головах женщин, сидящих на низеньких скамейках у калиток; только что я видел кошку, она кралась вдоль дувала, изредка останавливалась, припадала грудкой к земле, а теперь вдруг все исчезло, все погрузилось в густую черноту, и лишь долетающие от калиток голоса да изредка возникающие огоньки папиросок подтверждали: я на этой улице не один. Это ободряло меня. И еще я слышал журчание воды в арыке, через него были перекинуты узкие мосточки.

Штиблеты, которые принес дядя Петя, оказались тесными. Я стал прихрамывать, но скорости не сбавлял — хотел побыстрее очутиться у кинотеатра — и обрадовался, когда за изгибом улицы увидел ярко-освещенную витрину и толпу перед ней. На афише был изображен мужчина с четким пробором на прилизанных волосах, женщина в роскошном платье и еще один мужчина — неприятный на вид, с револьвером в руке. Фильм назывался «Судьба солдата в Америке». Я видел эту картину в Москве, она произвела на меня сильное впечатление, и, странствуя по Кавказу, я много раз сравнивал свою жизнь с жизнью героя этого фильма. Получалось, что я живу хуже: у него водились деньжата, у меня же в кармане был шиш.

Я видел только тех людей, на которых падал свет, и вздрогнул, когда услышал громкое: «нет ли лишнего билетика?» Чем ближе подходил я к кинотеатру, тем чаще меня спрашивали об этом. Я отвечал: «Нет!» — а сам, напрягая глаза, искал Алию. Но ее на освещенном «пятачке» не было.

Добежав до кинотеатра, стал бродить взад и вперед, всматриваясь в женские лица, конфузливо отворачивался, когда встречался то с лукавыми, то с недоумевающими, то с вопросительными взглядами.

Так я бродил, должно быть, полчаса, а может, и больше. Нервы были взвинчены, сердце тукало. Все чаще и чаще приходила мысль, что Алия обманула меня.

Призывно прозвучали звонки, возвестившие о начале сеанса. Опоздавшие парочки устремились в вестибюль. Освещенный «пятачок» постепенно пустел. Я еще как следует не изучил город, у этого кинотеатра был впервые и теперь подумал, что до общежития придется добираться в полной темноте, и может случиться, на безлюдных улицах не у кого будет спросить, куда и когда сворачивать. Я не сомневался, что дома Гермес начнет утешать меня, Волков съязвит, Жилин выдаст какую-нибудь тираду, а Самарин, как всегда, промолчит, но в его молчании будет сочувствие. Раздосадованный, я даже мысленно все же не смел обругать Алию. Окинув взглядом опустевший «пятачок», медленно двинулся обратно, стараясь идти вблизи арыка: похожее на детский лепет журчание воды служило мне ориентиром. Я надеялся, что арык выведет меня если не к общежитию, то хотя бы на одну из освещенных улиц.

Не успел я сделать и пяти шагов, как меня окликнула Алия. Ее голос раздался совсем рядом. Я растерялся и обрадовался одновременно, стал всматриваться туда, откуда прозвучал ее голос, но ничего не увидел.

— Алия? — взволнованно позвал я и почувствовал — до нее можно дотянуться рукой. Обескураженно пробормотал: — Куриная слепота у меня.