Спросите Фанни

— Гэвин заботится только о своей собственности, — пояснила Лиззи. — Когда дело касается чужих вещей, он не столь щепетилен.

Рут пришло в голову, что Лиззи, зная об этом качестве любовника, могла бы просчитать риск и не давать ему незаменимую книгу. Но она ничего не сказала.

— Решайся, оставайся на ночь, — продолжала она уговаривать сестру. — Отец обрадуется. Мы очень постараемся не ругаться.

— Мы всегда ругаемся, — заметила Лиззи. — Он слишком многого от нас ждет.

Рут, чьи сыновья тоже постоянно ссорились, подумала, что не так уж это и много — ожидать от трех взрослых детей, чтобы они провели короткие выходные в мире и согласии. Но если сейчас сказать об этом сестре, Рут угодит в «уловку-22»,[5] так что она опять оставила свои мысли при себе. Интересно, ей так и придется все выходные помалкивать?

Однако Лиззи вроде бы смягчилась:

— Только не надо считать, сколько бутылок пива я выпила.

— Обещаю закрывать на это глаза. Может, разберем старые вещи?

— Например, мамины кофты? — Лиззи кивнула на темно-синий кардиган с вывязанными косичками и узловатыми пуговицами из пряжи, в который куталась сестра.

— Мне они нравятся, — возразила Рут. — Я всегда надеваю их, когда приезжаю к отцу.

— Тебе не кажется немного странным, что мы столько лет храним мамину одежду? Даже при том, что отец переехал.

— Мама сочла бы это практичным, — ответила Рут. — Я ведь все еще ношу ее кофты. К тому же так я чувствую близость к ней. Так или иначе, я рада, что ты остаешься. Нам надо поговорить об отце.

Лиззи с раздражением фыркнула.

— Неужели никто, кроме меня, не беспокоится о том, что он живет один? — воскликнула Рут. — А если он сожжет дом? Упадет и сломает ногу? Если у него будет сердечный приступ? Ему восемьдесят один год!

— По-моему, отец в хорошей форме, — ответила Лиззи. — Я за ним приглядываю.

— А я вижу нехорошие сигналы. Сегодня он не побрился, ты заметила? Не выключил в ванной нагреватель. А вчера он чистил расческу растворителем! Я знаю, что вы считаете это преждевременным, но мне кажется, нам пора подыскивать ему дом престарелых. Мама бы этого хотела.

— Ничего не получится.

— Надо, по крайней мере, обсудить варианты! Нельзя зарывать голову в песок. — Рут взглянула на часы. — Ну ладно. Пока давай съездим в магазин. Молоко заканчивается, и на ужин надо что-то купить.

— Хорошо, — согласилась Лиззи. — Но сначала я хочу кофейного кекса. Он хорошо идет под пиво.

— Джордж все слопал, — мрачно сообщила Рут.

* * *

Да, Гэвин ее загубил.

Рут держала в руках знакомую потрепанную поваренную книгу. Бежевая обложка уже давно была заляпана жирными пятнами, а рваный корешок заклеен скотчем янтарного цвета. Но теперь по вине Гэвина переплет покорежился и выгнулся, пожелтевшие страницы склеились в толстую волнистую пачку, а мамины заметки расплылись и размазались. Рут листала страницы, разделяя их, чтобы найти рецепт макарон с сыром. «Взять твердый сыр, — написала мама много лет назад. — Для разнообразия добавить креветки».

Теперь буквы слились в грязное пятно.

Красная закладка, вшитая в корешок, была заложена на странице с рецептом сдобных булочек. У Рут сжалось сердце. Она не забыла то последнее утро в начале ноября много лет назад, в день завершения отцовской предвыборной кампании, когда мама заставляла Рут учиться печь булочки. Она смутно помнила, как огрызнулась, чтобы избежать урока по кулинарии: заявила, что не собирается быть домохозяйкой, как Лиллиан. А мать отпустила какое-то ироническое замечание по поводу глажки нижнего белья. Рут почувствовала себя ужасной дрянью, но извинилась ли она? Конечно, нет: ей было шестнадцать. А другой возможности уже не представилось, и эта мысль постоянно грызла ее — добрую женщину оскорбили, а злодей остался безнаказанным. Рут всю жизнь пыталась искупить свой грех. В гостевой комнате она устроила небольшой алтарь с фотографиями матери и ее деревянной шкатулкой для украшений, на пустом комоде лежали только серебряная расческа и щетка. Каждый год в день рождения Лиллиан Рут пекла пирог. Использовала мамины любимые сорта мыла. В мае дом всегда благоухал сиренью. Однажды, приехав погостить, Мюррей заикнулся, что Рут идеализирует образ матери, но она оборвала его. Если у Лиллиан и были недостатки, Рут не хотела о них слышать.

А булочки тогда вышли превосходные, вспомнила она сейчас.

Разумеется, больше она никогда в жизни их не пекла.

Рут вернулась в дом и молча показала книгу Мюррею и Джорджу, все еще сидевшим за столом на кухне.

— О боже, — вздохнул Джордж.

— Дети, — сказал Мюррей, — это всего лишь поваренная книга. По-моему, вы излишне сентиментальны, вам не кажется?

— Нет, — отрезала Рут.

— Нет, — подтвердил и Джордж, и они с Рут стукнулись кулаками в знак редкого согласия.

— Я уговорила Лиззи остаться на ночь, — сообщила Рут. — Ей нужно накормить соседских кошек, но к вечеру мы все будем здесь.

— Замечательно, — обрадовался Мюррей. — В семь будут показывать игру «Сокс».

— Кто подающий? — поинтересовался Джордж. — Уэхара.

— Круто.

— Бейсбол, фу, — поморщилась Рут.

Мюррей взглянул на нее:

— Ты и с Морганом так поступаешь?

— Как?