Спор о варягах

1975/76 учебный год был моим последним годом в Славяно-варяжском семинаре. Дипломное сочинение требовало плотной работы в фондах Псковского музея, поэтому многие заседания семинара я пропустил из-за поездок в Псков. Да и от самих заседаний в памяти мало что осталось. Хорошо помню только обсуждение собственного доклада для XXII ВАСК. В этом докладе я, опираясь на модель колонных и трассовых секвенций Л. С. Клейна, попытался сформулировал идею «культурной стратиграфии» средневекового города. Разумеется, и в докладе, и в дипломной работе зияли обширные лакуны, связанные с низким методическим уровнем раскопок на Псковском городище 1946-1949 гг. Именно эти лакуны вызвали наибольшие споры во время обсуждения доклада на семинаре. На них мне указывали и во время дискуссии в Москве. Более того, именно эти лакуны вызвали во время защиты диплома возражения И. В. Дубова, официального оппонента дипломной работы. Помню, что во всех перечисленных случаях приходилось активно отбиваться от замечаний и возражений. Но, наверное, мне, все же, удалось убедить кафедру (и прежде всего Глеба, мнение которого всегда представляло для меня особое значение) в своей правоте. Во всяком случае по результатам защиты диплом был оценен как отличный, а я получил желанную рекомендацию для поступления в аспирантуру. В аспирантуру я в том же 1976 г. поступил к В. В. Седову (Москва), но это уже совсем другая история.

Выжимка из дипломной работы была, кстати говоря, представлена в качестве реферата при поступлении в аспирантуру, и через несколько лет она была издана в виде статьи в Кратких сообщениях Института археологии. Большинство лакун в статье сохранилось в том виде, в каком они были в дипломной работе. Но как же было приятно, когда во время раскопок на Псковском городище 1977-1978 гг. (а позднее и при раскопках 1983 и 1991-1992 гг.) удалось установить, что практически все лакуны легко закрываются, а результаты новейших раскопок полностью подкрепляют гипотезы, которые были сформулированы еще в дипломном сочинении, выполненном в Славяно-варяжском семинаре.

Платонова Н. Ю.

Из историков в археологи

Историком Древней Руси я должна была стать по призванию. Археологом-русистом сделал меня Славяно-варяжский семинар.

Теперь, спустя почти 30 лет, я понимаю: это было благом. Да, во времена

С. М. Соловьева или С. Ф. Платонова все ключевые проблемы нашей древней истории могли решаться «без археологии», трудами историка-филолога. Но во второй половине XX в. положение изменилось кардинально.

Сегодня очень многие свежие идеи, новые концепции приходят в славистику именно из археологического источниковедения. А раз так — все острее встает проблема профессионализма историка в оценке источников. В наши дни подготовка русиста «без археологии» становится нонсенсом — ничуть не меньшим, чем, скажем, подготовка антиковеда без знания классических языков. К великому сожалению, этот нонсенс пока мало кто ощущает.

Но уж, конечно, 30 лет назад в голове у меня было не это...

В 1973 г. я поступила на 1-й курс истфака ЛГУ. Нашу группу «историков СССР досоветского периода» на студенческом сленге окрестили «феодалами». Прозвище прижилось. В «феодалы» зачислили всех — и энтузиастов Киевской Руси, вроде меня, и поклонников Бориса Годунова, и историков России XIX в. Помнится, никто не выражал недовольства. К «историкам советского общества», которых на курсе было вдвое больше, «феодалы» относились с легким оттенком снобизма.

Моим научным руководителем стал профессор Владимир Васильевич Мавродин, известный историк Древней Руси, последователь Б. Д. Грекова. До того он много лет был деканом истфака, но к моменту моего появления на кафедре начальство успело его сместить. Деканом вместо него стал В. А. Ежов, историк КПСС — весьма энергичный, лощеный советский чиновник, абсолютно ничем не проявивший себя в науке. В разговорах со студентами, упоминая о своем «падении», старик Мавродин, посмеиваясь, иногда изображал пальцами знак «секир башка».

Я общалась с Владимиром Васильевичем не так уж долго и не слишком близко, чтобы мои воспоминания о нем имели большую ценность. Помню только, что мы, «феодалы», его любили. В те годы (1973-1974) это был уже очень старый и мудрый человек. По-моему, его жизненным принципом было: никогда не переть против рожна и не перешибать обуха плетью. Но «на страже» стояли другие, не он. По собственному почину В. В. Мавродин никогда не «зажимал» чужих идей, если вдруг они начинали противоречить его собственным взглядам либо официальной точке зрения. Вероятно, на деле ему не раз приходилось и «проводить», и поддерживать эту официальную точку зрения — просто по долгу службы, как лояльному чиновнику, обладавшему неплохим политическим чутьем. Но при этом он всю жизнь оставался ученым. Его собственным девизом было вечное: «Ну, отчего же... Ведь это интересно, давайте обсудим!»