Спящий агент

– Думаю, да. Мы уже послали пробы в AWU, Atomic Warfare Unit, в Великобритании. Они эксперты по таким делам.

– Молодцы! – искренне воскликнул Сонни.

Вот это оперативность. Он и не знал о существовании такой организации.

Зря он недооценивал ученую публику.

– Вы сказали, что ткани в кишечнике омертвели. Что это значит? Что Кнут Сведберг обречен?

– Боюсь, да.

Том

Васастан, центр Стокгольма, январь 2014

Гелас сбросила во сне одеяло и спала на спине, раскинув руки и ноги, как полированная морская звезда.

Том включил ночник и встал. Он не мог оторвать от нее взгляд.

Так непохожа на Ребекку…

Черные густые волосы, оливковая, без единого изъяна кожа. Темно-коричневые соски.

Он никак не мог поверить, что это произошло. Его коллега, с которой он проработал больше двух лет, лежит в постели совершенно голая. Неужели он переспал с упрямой и непокорной, вечно имеющей собственное мнение руководительницей отдела прессы и PR? Что значит неужели? Разумеется, переспал. И не чувствовал ни малейших угрызений совести. Наоборот – ему давно не было так хорошо. Может быть, слишком хорошо, отметил он по вечной самоедской привычке.

Редко бывает такое совпадение желаний – они хотели друг друга одинаково сильно. Главное – она хотела его. С Ребеккой давно такого не было. И когда он открыл глаза, не почувствовал ни стыда, ни вины. Ни знакомого с молодости импульса – поскорее уйти, пока она еще не проснулась.

Гелас пробормотала что-то во сне и резко перекинула голову с одной стороны на другую. И в ту же секунду на венском стуле, служившем ей ночной тумбочкой, запел мобильник.

– Сколько времени?

Том посмотрел на часы.

– Без пяти семь.

– Что за сволочь звонит без пяти семь утра? – проворчала она, выпрастывая телефон из-под вороха нижнего белья.

– Гелас.

Не прошло и двух секунд – лицо ее окаменело. Нашарила на полу блокнот и ручку. Долго слушала и качала головой, делая пометки в блокноте.

– Простите, я не расслышала ваше имя.

Сонливость как рукой сняло.

– И вы звоните из…

Пауза.

– Нет, к сожалению… К сожалению, не могу ни подтвердить, ни опровергнуть. Разумеется, сразу проверю. Да-да… перезвоню, как только буду что-то знать.

Она посмотрела на Тома. Лицо, будто только что прожевала таблетку хинина.

– Само собой. Да, как только буду знать, – повторила Гелас, нажала кнопку отбоя и уставилась на телефон, как будто перед ней была африканская мамба.

Том положил руку на ее колено и провел вверх по внутренней стороне бедра. Она еле заметно вздрогнула. Подалась к нему, но тут же отодвинулась и села.

– Журналист. Сказал – есть данные, подтверждающие, что Кнут отравлен.

Том похолодел.

– Отравлен?

Гелас кивнула, вскочила с постели и потянулась за халатом, висевшем на крючке у окна. Завязала пояс и подняла жалюзи. Посмотрела на заснеженный парк в свете ночных фонарей.

– Он сказал, что… – Она запнулась и посмотрела на Тома. В ее взгляде было такое отчаяние, такая безнадежность, что по спине побежали мурашки.

– Он сказал, что Кнут отравлен радиоактивным препаратом.

Том потряс головой, словно сбрасывая остатки сна, хотя уже, самое меньшее, полчаса как проснулся.

– Радиоактивным? Когда он был на «Форсмарке»? Может быть, там что-то…

Единственное разумное объяснение. «Форсмарк» принадлежит «Свекрафту». И Кнут, и он сам регулярно там бывали – произведенная на атомной станции электроэнергия составляет чуть не половину оборота компании. Но на «Форсмарке» техника безопасности – едва ли не главная забота руководства, да и не только руководства – всех сотрудников. Хотя, разумеется, экологические организации и противники ядерной энергетики утверждают: безопасность фиктивная.

Как мог Кнут подвергнуться облучению, и никто этого не обнаружил? На станции, где датчики понатыканы через каждые два метра?

Она присела рядом, погладила его по голове. Жест получился такой трогательный, что у него защипало глаза.

– Спасибо за вчерашнее, – тихо сказал он.

– Тебе спасибо, – она отвернулась.

Даже со спины видно, что напряженно размышляет.

– Журналист сказал, что «Форсмарк» ни при чем.

– Откуда ему знать?

– Его отравили полонием. На станции нет и следа этого элемента.

– Полонием? Я помню название… в честь Польши, родины Мари Склодовской. Но что это за штука – понятия не имею.

– Как и я, – кивнула Гелас. – И журналист мог приврать. Слышал звон, да не знает, где он. Но… ты же знаешь симптомы острой лучевой болезни?

Он не знал. К своему стыду. Хотя и работал на предприятии, эксплуатирующем ядерную станцию, мысль о возможном выбросе радиоактивности даже в голову не приходила. Но Гелас, похоже, знала все.

– Рвота, диарея, анемия, выпадение волос. Все совпадает.

– Но тогда… тогда где он мог подхватить эту дрянь? Где он мог подвергнуться облучению?

– Я не понимаю… – Гелас на каждом слове поставила ударение.

Айфон, который она так и не выпускала из рук, опять задребезжал.

– Гелас Дирави.

Добежала до постели и схватила блокнот.

– Нет-нет… я не могу ни подтвердить, ни опровергнуть. Я свяжусь с вами, когда буду что-то знать, – она кивнула собеседнику, который ее не видел, и начала быстро-быстро что-то писать.