Спящие красавицы

Клинт видел, что она настроена серьезно, а потому протянул руки и взял кричащего малыша. Покачал. Крики перешли в завывания.

– Думаю, я ему нравлюсь.

Лайла даже не улыбнулась.

– У него запор.

Клинт не хотел ребенка. Ему хотелось уснуть. Забыть все – кровь, смерть, Иви, особенно Иви, которая скрутила мир, которая скрутила его. Но видеопленка вертелась у него в голове; всякий раз, когда он хотел изобразить Уорнера Вольфа и вернуться к недавнему прошлому, видеопленка была одной и той же.

Он вспоминал Лайлу, которая в тот ужасный вечер, когда рушился мир, сообщила ему, что никогда не хотела бассейн.

– У меня есть право голоса в этом вопросе? – спросил он.

– Нет, – ответила Лайла. – Сожалею.

– Что-то не похоже. – И это была правда.

14

Время от времени – обычно ночью, когда она лежала без сна, но иногда и ясным днем – имена начинали проноситься в голове Лайлы. Имена белых полицейских (как она), которые убивали невиновных чернокожих граждан (как Джанетт Сорли). Она думала о Ричарде Хэсте, который застрелил восемнадцатилетнего Рамарли Грэма в Бронксе, в ванной комнате квартиры, где жил юноша. Она думала о Бетти Шелби, убившей Теренса Кратчера в Талсе. Но больше всего она думала об Альфреде Оланго, застреленном патрульным Ричардом Гонсалвесом, когда Оланго в шутку навел на него электронную сигарету.

Джейнис Коутс и другие женщины Нашего Места пытались убедить Лайлу, что у нее были веские основания сделать то, что она сделала. Эта поддержка могла быть искренней или фальшивой; в любом случае она не помогала. Один вопрос донимал Лайлу, как сводящая с ума приставучая мелодия: дала бы она больше времени белой женщине? И она ужасно, до смерти боялась, что знает ответ на этот вопрос… но полной уверенности у нее не было. Он будет терзать ее до конца жизни.

Лайла продолжала работать, пока не были улажены все вопросы с тюрьмой, а потом написала заявление об отставке. Привозила крошку Энди в «Детский сад Тиффани Джонс» и оставалась помогать.

Клинт теперь ездил в Керли, тратил на дорогу лишний час. Он зациклился на своих пациентках, особенно тех, кого перевели из Дулинга, потому что только с ним они могли говорить о случившемся, не боясь прослыть чокнутыми.

«Вы сожалеете о вашем выборе?» – спрашивал он.

Все отвечали: «Нет».

Такое бескорыстие изумляло Клинта, выворачивало душу, не давало спать, заставляло сидеть в кресле в предрассветной мгле. Он рисковал жизнью, это так, но заключенные пожертвовали своими новыми жизнями. Принесли их в дар. Какая группа мужчин смогла бы принести такую общую жертву? Да никакая – вот и весь ответ, а если так, то не совершили ли женщины чудовищную ошибку?

В начале и конце рабочего дня он покупал еду навынос в придорожных кафе, и наметившийся живот, который тревожил Клинта весной, к осени превратился в здоровенное брюхо. Джаред напоминал печального призрака, мелькавшего на границе периферийного зрения, приходившего и уходившего, иногда приветственно махавшего рукой или говорившего: «Привет, папа». Эротические сны с Иви не давали Клинту обрести умиротворенность. Она ловила его среди лиан и обдувала ветерком его обнаженное тело. А ее тело? Это было убежище, в котором он мог отдохнуть, но всегда просыпался, прежде чем успевал до него добраться.

Когда он находился в одной комнате с младенцем, тот улыбался ему, словно хотел подружиться. Клинт улыбался в ответ, а после плакал в машине по пути на работу.

Как-то ночью, не в силах заснуть, Клинт набрал в «Гугле» имя своего второго пациента, Пола Монпелье с его «сексуальными амбициями». Выскочил некролог. Пол Монпелье умер пять лет назад, после долгой борьбы с раком. Жена и дети не упоминались. Так что ему принесли «сексуальные амбиции»? Похоже, короткий и печальный некролог. Клинт поплакал и о нем. Он понимал, что это хорошо известный психологический феномен, называемый переносом, но его это не волновало.

Одним дождливым вечером, вскоре после того, как он прочел некролог Монпелье, вымотанный долгим днем групповых сессий и индивидуальных консультаций, Клинт остановился в мотеле городка Игл, где обогреватель дребезжал, а экран телевизора отливал зеленым. Три вечера спустя он был в том же номере, когда Лайла позвонила по мобильнику, чтобы спросить, приедет ли он домой. Судя по голосу, ответ ее не слишком интересовал.

– Похоже, у меня нет сил, Лайла.

Лайла поняла, что он говорит о поражении в более широком смысле.

– Ты – хороший человек, – сказала она. Ей было нелегко это сделать. Ребенок спал плохо. Она тоже устала. – Лучше большинства.

Клинт не смог сдержать смех.

– Насколько я понимаю, это осуждение.

– Я тебя люблю, – ответила Лайла. – Просто произошло много чего. Разве не так?

Конечно, так. Произошло чертовски много чего.

15

Начальник тюрьмы в Керли сказал Клинту, что совершенно не хочет видеть его физиономию на длинных выходных по случаю Дня благодарения.

– Исцелите себя, док, – посоветовал начальник. – Например, поешьте овощей. Что угодно, кроме «Биг-Маков» и шоколадного печенья.